После сбивчивого многословного рассказа Кухтаря женщины немного успокоились: прямая опасность кладоискателям не угрожала, и это вселяло надежду на благополучное возвращение из поиска.
— Да нешто ты мог подумать, что я о лошадях больше пекусь, нежели о детках родных? — отчитывала Галина Федоровна вконец растерявшегося старика, ожидавшего расправы за потерю лошадей.
Радовалась Дунюшка: скоро вернется ее жених с богатой поживой, тогда и свадьбу можно сыграть, выделиться в самостоятельное хозяйство, зажить своей семьей. Как ей хотелось сейчас прижаться к широкой груди Дмитрия, спрятать лицо, зарывшись в складках сатиновой рубахи, почувствовать прикосновение мужской руки, грубой и шершавой на вид, ласковой и нежной, когда она гладит голову, шею, покатые плечи, руки.
— Мамушка, Галина Федоровна, — взмолилась она, — дозволь нам с дедом новых лошадок. Мы вместе поедем встречать сынков твоих.
— Я и сама на крыльях полетела бы им навстречу, да вот крыльев не стало, старею, — вздохнула Галина Федоровна. — Лети, молодушка, лети, — добавила она ласково.
Медлить было нельзя. И уже на второй день старый Кухтарь с внучкой, вооруженные, ведя в поводу трех других лошадей для братьев Дремовых, выехали к прежнему месту.
«Каждую минуту Митя может возвратиться к переправе, — думала Дунюшка, нахлестывая и без того рысистого коня, — а мы еще не на месте».
Вот и поляна, а невдалеке скалистый берег, с которого еле виден плот, заведенный Дремовыми за мысок и оставленный до возвращения.
— Все еще там, в тайге, — показывая внучке на далекие Саяны, сказал Кухтарь. — Не разминулись, значит, в дороге, поспели ко времени.
Что было говорить о сроке, когда уже прошло много времени сверх намеченного дня выхода братьев из тайги. Но поиски есть поиски, и, даже идя по самым точным ориентирам, нетрудно сбиться с пути, затеряться в таежной глухомани, где проходишь впервые, не зная сурового лесного характера, норова горных рек, повадок диких зверей.
Пожалел бы сейчас Дмитрий Степанович, что сызмальства не приучил сынов своих к тайге, видя, с каким трудом идут они вброд через клокочущий разлив, да поздно уже жалеть ему: не встать таежнику из сырой земли.
Первым выбился из сил младший, Иван, шедший посредине.
— Не могу больше, братцы, — взмолился он и повис на канате, еле сдерживаемый усилиями братьев.
— Держись, Ванька, — больше для того, чтобы подбодрить, чем из строгости, крикнул Дмитрий, натягивая обеими руками крепкую веревку.
Степан, упершись ногами и наклонив корпус, сдерживал на веревке младшего брата с другой стороны. А тот, взбычив голову, с глазами, налитыми от напряжения кровью, и в самом деле походил на молодого взбесившегося бычка, насильно ведомого на развязях, укрощенного болью, пронизывающей тело от каждого неловкого движения. Иван нащупал дно ногами и вновь обрел устойчивость.