«Любопытно, откуда у Максима Харитоновича такая уверенность в подлинном существовании клада Дремова», — думал он, медленно шагая по направлению к дому профессора. Максим Харитонович по годам годился Косте в деды, однако это не мешало им часто вечерами, отставив шахматные доски, вести бурные споры в основном на международные темы. И чем споры горячее разгорались, тем холоднее становился чай в наполовину опустошенных стаканах.
И сейчас, зная хитрость своего старшего товарища, Костя был уверен, что тот попытается уклониться от разговора о «дремовском кладе» и прямо на пороге встретит его какой-нибудь ошеломляющей новостью, услышанной по заграничному радио…
— А дедушки нет дома, — открывая дверь Голубеву и не дожидаясь его вопроса, заговорила Люба. — Проходите, Константин Васильевич, — пропуская гостя вперед, торопливо добавила она, словно боялась, что Костя не решится переступить порог, когда хозяина нет дома.
Любе, единственной и полновластной хозяйке в доме одинокого старика, было девятнадцать лет. Приехала она к деду из захолустной деревушки, затерянной в предгорьях Восточного Саяна. За пять лет жизни у недавно овдовевшего деда она успела закончить среднюю школу и два курса горного института, где Максим Харитонович заведовал кафедрой. В институт дедушка с внучкой ходили вместе. Максим Харитонович при выходе из подъезда сразу отправлял неизменно ожидавшую его зеленую «Победу». В любое время года он ходил пешком, тренируя свои смолоду привыкшие к тяжелым переходам ноги. Люба не поспевала за энергичным стариком, переходила на своеобразный галоп, вприпрыжку следуя за Максимом Харитоновичем, помахивая портфельчиком и на ходу пересказывая ему самые любопытные происшествия. Утрами дед бывал неразговорчив, а Любе казалось, что он внимательно, не перебивая, слушает ее, и это вполне устраивало словоохотливую девушку. Снова встречались они уже поздно вечером. Люба успевала приготовить ужин (обедал Максим Харитонович в студенческой столовой). Ужин всегда был в меру горяч, даже когда Любы не оказывалось дома. Тепло сохраняли духовка и термос. И Максиму Харитоновичу казалось, что он в далекой экспедиции под шатром палатки пьет ароматный кофе, налитый из термоса, и ест запеченный в костре картофель, в «мундирах». Пользуясь отсутствием внучки, Максим Харитонович за ужином перечитывал газеты. Заслышав Любины торопливые шаги в коридоре, он быстро убирал газеты в сторону, в спешке оставляя на них масляные и кофейные пятна. Любе ничего не стоило разоблачить деда, и она, укоризненно качая головой, принималась читать ему сначала нотации, а потом газеты, пока он заканчивал ужин.