И всё-таки размышления о смерти полностью его не оставили.
«Конечно, помирать не очень охота, но рано или поздно так и так придётся. И лучше уж тогда не чахнуть от какой-нибудь болезни, а помереть красиво — геройски погибнуть за Родину…»
Он грустно усмехнулся.
«Главное, оставить после себя на земле какой-то след, чтобы люди добрым словом хоть изредка поминали. Только вот… какой след я оставлю и кто меня вспомнит?..»
Александр, озадаченный этим непростым вопросом, почесал затылок.
«Был агрономом, потом служил… Ну, если погибну, может быть, в Лиховке или в Бахты кто-то и вспомнит… Вроде бы, никому ни разу подлости не сделал, а многим и помогал. Но даже если все меня забудут, ничего страшного. Главное, знать, за что ты на смерть идёшь… А я иду за свой советский народ! За женщин, стариков и детей… за всех тех, кто будет жить дальше в нашей стране и делать в ней жизнь человека всё лучше и лучше. За наш народ можно и умереть, потому что он многострадальный и героический. На его долю постоянно какие-то беды и испытания выпадают, а он всё не сгибается и дух свой сохраняет. Любой другой народ не выдержит то, что наш выдерживает…»
Ободрённый собственными раздумьями, он стал копать живее.
Подул свежий ветерок, и по небу с запада поплыли густые облака, вселяя надежду на то, что день будет не очень солнечным. Июльская жара выматывала людей, отнимая у них силы, которые нужны были в бою. И не радовало даже то, что и враг изнывал от этого солнцепёка, и ему тоже было нелегко. Хотелось прохлады…
* * *
Семён оказался почти на самом краю правого фланга позиции взвода. Правее него окапывался один только Ильяс Давлетгиреев, а дальше вправо простиралось поле ржи, истерзанное сражением.
Окоп уже позволял стрелять с колена, когда на подступах к Самодуровке начался сильный бой. Семён почувствовал огромное желание оказаться там, чтобы вместе со всем батальоном идти в атаку и выбивать ненавистного врага из села со смешным названием. Но как бы оно не называлось, его всё равно требовалось освободить, потому что это было своё, русское село, которое уже слишком настрадалось и сейчас беззвучно умоляло о скорейшем избавлении от невыносимых мук оккупации.
Семён быстро продолжал углубляться в мягкую курскую землю, временами бросая взоры окрест себя. Он, конечно, сильно сомневался в том, что немцы могут предпринять обходной манёвр, но, на всякий случай, старался не терять бдительности. Мало ли… А вдруг-таки фрицы решат устроить подлянку? Ведь если с этой высотки неожиданно атаковать батальон с фланга и с тыла, то можно нанести ему весомые потери.