— Приятно почувствовать живое тепло.
Я вздрогнул. Рашид сидел в кресле, держа на коленях толстую тетрадь. Я его не заметил.
— Как вы пишете? — после рассказа о вождении Феррари я уже ничему не удивлялся, просто было любопытно.
— В детстве, — он сделал приглашающий жест к креслу напротив. — Я пребывал во тьме. Слышал голоса, чувствовал холод и тепло… Не буду утомлять вас подробностями, скажу лишь, что это был совсем иной мир.
Пока он говорил, я прошел к небольшому столику, уставленному хрусталем, отыскал коньяк и плеснул немного в стакан. Вернувшись, устроился рядом.
— Но сейчас вы ничем не отличаетесь от нас… извините, я не хотел вас обидеть.
— Не извиняйтесь. Это и вправду долгий и трудный путь. Но я смог преодолеть его. Надеюсь, сможете и вы…
— Я… не понимаю.
— Вообразите: ребенок во чреве матери. Ему тепло и уютно. Он не знает, что за пределами его тесного мира находится совершенно другой. Более опасный, но и более интересный… Так и я, будучи слепым, пребывал в своем мире. Только ограничен был не физической оболочкой, а своим внутренним «я». В конце концов я смог преодолеть страх и выйти наружу… Вы, Алекс, тоже слепы. Сейчас вы двигаетесь на ощупь, инстинктивно. Но, подобно мне, и вы способны прозреть. Преодолеть внутренний голос, твердящий, что видеть с закрытыми глазами — невозможно.
Я горько рассмеялся. Сделал глоток, поставил коньяк на стол. Сам удивился, что так быстро понял, о чем он говорит.
— Вы правы. Я не знаю, ни зачем я здесь, ни каково мое предназначение. Дядя Саша сказал, что никому не дается больше, чем он может вынести… И я, черт возьми, уже согласен нести! Только объясните: что именно и куда.
Рашид, к моему удивлению, тоже рассмеялся. Легко поднялся, аккуратно закрыл тетрадь, и положил её на стол рядом с моим бокалом.
— Пойдемте, я вам кое-что покажу.
Я колебался. Честно говоря, не хотелось сейчас шевелиться. Камин, бокал коньяку… Но он ждал, и пришлось вставать.
Спустившись вслед за Рашидом в подвал, я увидел целый парк машин. Прошелся вдоль ряда: черный Феррари, представительный Бентли, еще какие-то марки, я не стал разглядывать. Мотоцикл. Кажется, спортивный Судзуки… А рядом — мандаринового цвета Москвич с облупившимися дверцами.
— Это всё — ваше?
— Коллекция моей бывшей жены. Пока она в отъезде, я тут за всем приглядываю.
Эхо разносилось под сводами прохладного зала. В сыром воздухе чувствовался запах бензина, выхлопных газов и металла.
— Мой отец любит автомобили. Собирает редкие модели… У него есть BMW Родстер пятьсот семь, Чарджер шестьдесят восьмого… — при воспоминании об отце, как всегда, стало грустно.