Вышел во двор, подышать и покурить. Неожиданно наша тихая обитель сделалась многолюдной, и хотелось побыть одному. Слушать, как по десятому кругу травят еврейские анекдоты, было выше моих сил…
Подбежали Курок и Мушка — здороваться. Виляя обрубками хвостов, запрыгали вокруг. Я почесал им головы, похлопал по крепким, черным с подпалинами бокам… Как мало некоторым нужно для счастья.
Появился Мерфи. Ежась под порывами сырого ветра, подошел. Я молча протянул ему пачку сигарет. Подумал: надо бы парню одежды подыскать, а то ходит, как бомж. Да и холодно. По сравнению с Израилем…
— Рад, что вам полегчало. — наконец я придумал, как начать разговор.
— Да, вы правы. Ночью… Мы катались с Рашидом. Я… попробовал стать таким, как он.
— Судя по тому, что вы живы — получилось. И как, понравилось?
— На удивление.
— Почувствовали, значит, себя живым?
Вождение вслепую — это цветочки, о ягодках я рассказывать не буду.
Денек выдался ясный, теплый, чувствовалось приближение весны: пахло влажной землей и зелеными почками. Собаки, довольные обществом, нарезали круги, в ветках берез радостно чирикали воробьи, по небу, пронзительно-голубому, неслись легкие, как пух, облака.
АЛЕКС МЕРФИ, ПОДМОСКОВЬЕ.
После разговора с Воронцовым я долго гулял, наслаждаясь тишиной и одиночеством. Вспоминал родителей.
Никогда не предполагал, что мама тоже… Но Воронцов правильно сказал: я не замечал. Всегда был занят собой. Своими проблемами, потерями, бедами… Когда мать с отцом развелись, я это воспринял почти как должное — у всех моих приятелей родители были в разводе. Нам тогда казалось, что это нормально: люди сходятся ненадолго, заводят детей, а потом разбегаются, и в этом нет ничего особенного. Такова жизнь.
Но отец знал. Про неё, про меня. Про нас… Эти его шуточки о том, что сыночка так и не оторвали от груди…
Он считал меня хлюпиком и слюнтяем потому, что я не разделял его интересов. Терпеть не мог эти его дорогие тачки, часами возиться в холодном гараже, перебирая измазанные машинным маслом железяки… Его вонючие сигары, виски, отдающий самогоном; мучительно-скучные бейсбольные матчи, когда на поле часами ничего не происходит…
Мой отец ко всем относился снисходительно. Включая нас с мамой. Был очень требователен, — семья должна соответствовать его высокому положению в обществе… Всё это было высшей пробы лицемерием, попыткой подражать пуританскому образу жизни, архаичному и не имеющему никакого смысла.
Отец был нетерпим. Жесткий, целеустремленный, он ценил простые, понятные вещи и не терпел того, чего не мог понять…