— Бред какой-то.
Я снова вспотел.
— Меня зовут Александр Кацман. Я — математик, дорогой друг, и не верю в совпадения… Только цифры. Число — есть сущность вещей. Пространственные и временные отношения зависят от численных соотношений. Всякий предмет имеет свой прообраз в духовном мире — зародыш, из которого он развился. Так как сущность вещей — число, то тождество численного значения предметов доказывает тождество их сущностей…
Я сидел, тупо уставившись на кубики, которые Кидальчик снова катал по ладони. Они то образовывали различные комбинации цифр, то показывали одно и то же… Затем он сжал кулак, а когда разжал, это снова был дрейдл. Я непроизвольно вздрогнул. Он насильно всучил волчок мне.
— В стране Израиля вместо буквы «Шин» пишут букву «Пей». Тогда получается «Нес гадоль хайя по»: «Чудо великое было здесь».
Он сжал мои пальцы своими поверх лежащего в ладони дрейдла, и поднялся. Через минуту за мной пришли…
ИЛЬЯ ВОРОНЦОВ
Завтракали с Михалычем в кафе. Макса я оставил наверстывать бессонную ночь на той же продавленной тахте, от которой у меня болели все бока. Голова была мутная, хотя сон и утренний душ немного освежили.
Заказав огромную кружку кофе, я уныло ковырял бледный, как рыбье брюхо, омлет. Говорить не хотелось. Не хотелось вникать в новые неприятности, прикидывать, к чему это всё может привести. Было ощущение серой паутины, слой за слоем липнущей к лицу, не давая взглянуть на белый свет.
Михалыч тоже не выспался. Мешки под глазами, замедленные движения… Казалось, на войне мы так не уставали. То есть, там это было своеобычное, перманентное состояние: к нему привыкали, учились превозмогать и наконец, переставали замечать. Здесь, в мирной жизни, оно казалось диким и неуместным.
— С теми, вчерашними, на Геллендвагене, что?
— Ничего. Нету их… — Михалыч положил сосиску на хлеб, полил горчицей и откусил сразу половину.
Я ждал. Дожевав, он продолжил:
— Ни документов, ни отпечатков. Призраки.
— Так допросить…
Он очень странно на меня посмотрел:
— Некого допрашивать. И он показал четыре пальца. Цифра четыре означала смерть. Как у японцев: иероглиф «сандзю»…
— То есть как? — я чуть не подавился глотком теплой коричневой бурды, отдающей желудями. Голос непроизвольно «дал петуха». — Тоже подушки не раскрылись?
— Да нет… Всё в порядке с подушками. У обоих — дырки в затылках. Пули обычные, девять миллиметров.
Я помолчал, переваривая.
— Стало быть, с ними был кто-то третий, не пожелавший оставлять свидетелей? Сидел, например, сзади. Выстрелил два раза и мирно удалился. Никто и не заметил.