– Жаль парня. – Еремеев нахмурился.
– Войны без потерь не бывает, а у нас настоящая битва.
– Что татары говорят?
– Да кто же их поймет! Лопочут по-своему, слова словно выплевывают да злобно зыркают, будто это мы на них напали.
– Я понимаю по-татарски. – Лада возникла из ниоткуда. – А один из выживших знает русский. Он постоянно прислушивается к словам деревенских и переводит хану.
– А вот это негоже. Буян, есть надежное место, где пленников запереть можно?
– Найдем.
– Нужно такое, где Лада смогла бы слышать их разговоры.
– Добре, – кивнул ветеран, усмехнувшись. Он поторопился к пленникам, которых местные рвались нанизать на рогатины.
– И откуда ты знаешь татарский? – поинтересовался Еремеев.
– Так я с детства жила в лагере профи у старика-татарина. Его другие очень боялись, поэтому меня никто не трогал. У него языку и обучилась.
– Почему раньше не сказала?
– А была надобность? – Она округлила глазки.
– Нет, но командир обязан знать возможности подопечных. Что еще умеешь?
– Немного в травах разбираюсь, могу раны заговаривать, боль снимать. Убивать раньше могла. Пожалуй, все.
– Прямо сокровище, а не… – Александр перешел на шепот, – девка.
– Ты меня хочешь? – насторожилась она, по-своему истолковав шепот начальника.
– Мало ли кто чего хочет, – пробурчал он себе под нос.
– Другие никаких прав на меня не имеют, а ты жизнь спас, от кикиморы избавил, в болотной жиже утонуть не дал…
«Если сейчас не остановится, я и вправду поверю, что имею все права на нее. Потом – на другую, третью. К чему это приведет? К гарему? Но мы ведь не басурмане».
– Я просто тебя похвалил, Лада, и никаких прав на тебя не имею. Ты хорошо справляешься с заданиями. Иди к Буяну, он выдаст новое поручение.
Лада побежала в деревню.
«Я действительно много чего хочу в этой жизни, – почувствовав жар на щеках, мысленно проворчал Еремеев. – У Радима губа не дура. Сразу глаз на нее положил, вот только Лада, по-моему, среди прочих его особо не выделяет. Как бы она с ролью отрока не свыклась. Девушки должны оставаться девушками, а я ее к разведке припряг. Сволочь – что еще про себя сказать могу? Причем первостатейная, и оправдания мне нет. Поэтому даже не буду оправдываться и оставлю все как есть. Лошадей ведь на переправе не меняют? Хотя о чем это я?»
Мотнув головой, словно пытаясь вытрясти оттуда лишние мысли, Александр направился к своему помощнику. Тому уже вытащили стрелу и перевязали ветошью руку.
«А ведь у них тут даже спирта нет! Чем они раны обеззараживают? Перетянули – и все?»
– Радим, тебе кровь-то остановили?
– Приложили какую-то травку измельченную. Сказали, должно помочь. Еще женщина что-то побормотала над плечом, и боль стихла. Жаль, мне двое суток нельзя на лошади скакать.