Если точно, меня переполняла тревога, а кроме того, я переживал сильнейшее возбуждение. Хотя я пока еще не смел себе признаться, меня снова окрылила надежда. В тот вечер я вдруг поверил – и жил этой верой уже несколько часов, – что Винка на самом деле жива и скоро отыщется. Жизнь моя сразу обретет прежние смысл и легкость, а нескончаемое чувство вины разом исчезнет, как не бывало.
Уже несколько часов я верил, что выиграю спор: я не только узнаю правду о деле Винки Рокуэлл, но и выйду из этого переплета довольный и счастливый. Да, я верил, что и впрямь смогу вызволить Винку из ее таинственной темницы, а она в свою очередь избавит меня от отчаяния, переполнявшего мою душу все эти годы, которые я считал безвозвратно пропавшими.
Поначалу я разыскивал Винку безустанно, а потом, спустя годы, стал ждать, когда она сама меня отыщет. Я жил надеждой, потому что у меня в рукаве была козырная карта, о чем было известно только мне одному. А еще я хранил воспоминание. Не какое-нибудь формальное доказательство, а глубокую убежденность. Веру в то, что суд присяжных может погубить чью-то жизнь, а может придать ей новый толчок.
* * *
Это было несколько лет назад. В 2010 году, между Рождеством и первым днем нового года, Нью-Йорк сковал невиданный прежде буран. Закрылись аэропорты, отменились все рейсы – Манхэттен целых три дня прозябал под снежно-ледяной шапкой. 28 декабря светопреставление закончилось – над городом весь день ослепительно сияло солнце. Около полудня я вышел из дома и пошел прогуляться в сторону Вашингтон-сквер. Прямо за входом в парк, на аллее, где обретались шахматисты, я не удержался и решил сыграть партию с Сергеем, стариком русским, с которым мне уже не раз доводилось схватываться. В партиях по двадцать долларов старик всегда обыгрывал меня подчистую. И вот, настроенный взять реванш, я подсел к нему за каменный столик.
Отлично помню, как все было. Я собирался сделать любопытный ход: взять слона противника своим конем. Я оторвал фигурку от доски, одновременно подняв глаза. И тут сердце у меня будто пронзило острой иглой. В конце аллеи, метрах в пятнадцати, я заметил Винку.
Она сидела на скамейке, глубоко погруженная в книгу, положив нога на ногу, с бумажным стаканчиком в руке. Само очарование. Вся сияющая, цветущая, не то что в лицее. На ней были светлые джинсы, замшевая куртка горчичного цвета и пышный шарф. Хотя ее голова была покрыта шапочкой, я догадался, что волосы у нее стали короче и утратили сверкающую рыжину. Я протер глаза. Она держала в руках мою книгу. В тот самый миг, когда я уже открыл рот, собираясь ее позвать, она подняла голову. Наши глаза на мгновение встретились и…