Мы проговорили еще полчаса. Потом Аткинс проводил меня до остановки такси, пожал на прощание руку и пообещал, что по возможности быстро соберет наблюдательный совет и постарается, чтобы было меньше шума.
В тот же вечер у меня по скайпу состоялся долгий разговор с родителями. Я пытался объяснить им, что может их ожидать в ближайшие несколько недель. Выстоять было крайне трудно – всегда тяжело причинять боль тем, кто тебя любит.
Адреса приемных родителей Джули я не знал, но указал в своем запросе контактную информацию Сьюзан Дрессмэн. К моему удивлению, Митчеллы отказались подавать против меня иск в суд. Однако в офисе окружного прокурора в связи с поступлением новой информации дело было вновь открыто с целью выяснения: допустил я профессиональную халатность или недооценил риск того, что моя бывшая пациентка способна покончить с собой.
Кто-то слил информацию в прессу, и начался очередной кошмар. Адвокаты по медицинским вопросам с опытом ведения дел о врачебных ошибках открыли охоту на родителей Джули, предлагали моим бывшим пациенткам свои услуги на безвозмездной основе и сулили многомиллионные компенсации, в случае если они согласятся подать на меня в суд.
Пару недель подряд меня круглосуточно преследовали репортеры. Один из них спрашивал у моей ассистентки миссис Келлерман, не состояла ли она со мной в сексуальных отношениях. Некоторые друзья перестали отвечать на мои звонки, а одна бывшая подружка в интервью известному блогеру вкратце описала мои сексуальные предпочтения. В одном журнале меня назвали «доктором Стрейнджлавом». Мне пришлось закрыть аккаунт в «Твиттере», мой веб-сайт взломали и забили его порнографией.
Моя жизнь постепенно, слой за слоем, разрушалась, но я странным образом испытывал от этого облегчение. К счастью, существует так называемый принцип боли. Наш мозг устроен таким образом, что мы не способны испытывать две боли одновременно.
Но потом случилось еще миллион событий, и репортеры обо мне забыли. В этом городе пресса всегда стремится поджарить рыбу пожирнее.
В качестве первого шага наблюдательный совет решил заморозить мою лицензию на девяносто дней, чтобы я мог передать своих клиентов другим докторам и закрыть практику. У меня вдруг оказалось много свободного времени, и я совершенно не понимал, как им распорядиться. К этому моменту весна уступила место лету, и город накрыла жара.
Совет решил, что я вел себя неэтично и нарушил границы между доктором и пациентом, но виновным в непредупреждении меня не признали. Джули совершила самоубийство через год после того, как мы перестали встречаться, лечение, которое она получала, было признано правильным и необходимым. Сторона обвинения согласилась с этим решением, так что производство по иску в преступной небрежности было прекращено. Мою лицензию приостановили на три года, но других юридических обременений не выносили. На время приостановки лицензии мне разрешалось практиковать только в качестве ассистирующего врача. Я позвонил в офис Нью-Йоркского учебно-информационного центра снижения вреда и к концу июня начал работать неполный рабочий день в реабилитационной клинике в Хантс-Пойнте, в Бронксе.