Мы с Симоной ничего не отвечали – просто дали ему возможность выплеснуть накопившуюся злость. Я разлил бренди по стаканам и уселся на ковре. Если бы не ругательства в исполнении Эйба, то, глядя на нас со стороны, можно было подумать, что трое старых друзей выпивают, курят и вспоминают прошлое.
В гостиной над телевизором висели большие часы. Помню, когда я глянул на них в последний раз, они показывали полночь. Я плохо соображал, мне совсем не хотелось препираться с Эйбом, и я все спрашивал себя, что мы делаем в этом номере. Еще помню, Симона в какой-то момент ушла в ванную, и я остался один на один с Эйбом, который к тому времени растянулся на полу.
Он все говорил о том, как меня ненавидит, и желал мне смерти. А у меня было такое странное чувство, будто он все это говорит про кого-то другого, про совершенно незнакомого мне человека, судьба которого мне безразлична, и поэтому проклятья Эйба меня совсем не трогали. Я так и сидел, обхватив колени, на ковре напротив кресла. Это может показаться странным, но я заснул.
Но проснулся я не на полу, а на диване. Все тело ныло, а голова, казалось, вот-вот взорвется. На часах было одиннадцать минут третьего. На полу валялись две пустые бутылки из-под бренди. В комнате никого, кроме меня, не было.
Я заглянул в спальню, потом в ванную. Там я ее и нашел.
Она лежала в ванне. Руки у нее были сложены на груди, как у покойницы. Глаза закрыты, а лицо изуродовано и все в крови. Ей разбили голову мраморным подсвечником – он валялся на полу под раковиной. Эйба нигде не было.
Джош замолчал, как будто не мог подобрать нужные слова.
– Я по сей день не понимаю, почему тогда сделал то, что сделал. Самое правдоподобное объяснение: я уснул, а Эйб взял подсвечник и пошел в ванную… Я ведь помню, что она ушла из гостиной до того, как я заснул… Там он ее убил, а потом сбежал.
Но я все еще был слишком пьян, и меня не удивило то, что я ничего не слышал. И кровавый след на полу, который тянулся от ванной в гостиную, не вызвал у меня подозрений.
Я подумал, что вырубился на диване после того, как пытался остановить Эйба. Или сам убил Симону под влиянием алкоголя. Но почему я мог совершить такое? Я никак не мог вспомнить, о чем говорил мне Эйб перед тем, как я вырубился.
До самого утра я трудился и как мог прибрал номер: стер все отпечатки пальцев и кровавые следы на полу. Меня страшно трясло, я думал только о том, что надо бежать из западни, которую устроил для меня Эйб, чтобы навсегда сломать мою жизнь. Несколько раз меня рвало. Потом я начал думать, как вынести тело Симоны из отеля.