Пробуждение (Сабило) - страница 16

Они еще долго разговаривали в том же духе, пока не расстались. И все-таки решение было принято: прежде всего нужно позвать Шульгина к гастроному.

Сережа Шульгин жил с родителями. Его папа — мастер производственного обучения в железнодорожном ПТУ, а мама — закройщица в дамском ателье. Никаких претензий сыну они не предъявляли, считая, что их Сережа ничем не хуже остальных мальчиков. А в чем-то даже лучше: успешно учится, в подворотне не стоит, не курит, не таскает мелочь из карманов — в общем, тихий, добрый парень. Правда, любит поспать. Но они объясняли это тем, что сын быстро растет, а значит, его хрупкий организм требует больше отдыха.

До последнего времени в семье жил еще один человек — сестра Тоня. Шульгин любил сестру. И знал, что сестра тоже любит его. Тоня в глаза говорила ему, что он лентяй и что такие, как он, живут триста лет и даже не умирают, а пропадают бесследно, потому что никто о них после смерти никогда не вспомнит. Тоня училась в университете на пятом курсе, была девушкой начитанной и уж если говорила, то попадала не в бровь, а в глаз.

Но брат не прислушивался к серьезным и важным словам, которые она говорила. Улыбался, молчаливо разглядывая какой-нибудь предмет, например, пепельницу.

— Да что ты все улыбаешься, будто Герасим из «Муму»?.. Хотя нет, до Герасима тебе далеко.

— Почему? — спрашивал Шульгин.

— Потому что Герасим, в отличие от тебя, — красивый человек. Он живой и потому красивый. А у тебя внутри дупло, пустота.

— Почему?

— Потому, что ты слон. Но это лишь по виду. А внутри ты — черепаха. У тебя все черепашье. Ведь стыдно сказать — за всю жизнь ни разу не был в театре! — Она обиженно замолчала. Задумалась. И тихо прибавила: — Одно лишь отличие: черепаха на морском дне в тине лежит, а ты — на диване.

Шульгин зевнул и, словно бы между прочим, пробурчал:

— Борода твоя вчера приходила. Ждала тебя и не дождалась.

— Долго сидел?

— Ага… Я успел выспаться.

— Говорили о чем-нибудь?

— Он говорил, я молчал.

— О чем же он говорил?

— Да все глупости какие-то.

— Ты с ним чаще разговаривай. Он, знаешь, какой умница! Настоящий самородок, талантливый, как бог: в семь дней может мир сотворить, только материал подавай… И какие же он глупости говорил?

— Да все, что тебя любит.

— А ты что?

— А я сказал — было бы за что…

— А потом?

— На диван ко мне подсел и продолжает свои глупости. Говорит, жениться на тебе хочет.

— Правда? — улыбнулась Тоня, покрываясь румянцем.

— Ага. И спрашивает, мол, я не против?

— Но ведь не против же, не против?

— Отчего же… Как ты ко мне, так и я… Вот и сказал, что напрасно он это. Что я бы на его месте не стал… И вообще, не такой уж моя сестра человек, чтобы на ней жениться.