Девочка быстро приложила к глазам ладошки и отвернулась.
«Плачет, что ли?» — подумал Шульгин, собираясь уйти. Не ушел. Громко спросил:
— Ты чего?
Девочка всхлипнула. Развязала бант, приложила к глазам и снова завязала.
Шульгин приблизился к ней.
— Обидел кто?
— Нет.
— А чего воешь?
— Я не вою… Боюсь.
— Кого?
— Прокофьева…
— Из какого класса?
Девочка подняла заплаканное лицо. Взглянула на Шульгина. Ресницы задрожали, словно бы она собиралась плакать, но вдруг рассмеялась. Ее голос в этом пустом классе был таким звонким и радостным, а в глазах столько удивления, что Шульгин и сам улыбнулся, не понимая, правда, ни слез этой девочки, ни смеха.
— Я это к тому, что, если что, могу с ним поговорить…
— Я так и поняла, — серьезно сказала девочка и кивнула. И тут же захохотала пуще прежнего. Белая коса с громадным бантом запрыгала на груди. Глаза снова стали влажными, но теперь уже не от горя, а от смеха. Покачала головой и назидательно сказала:
— Что ты! С ним нельзя поговорить… Он давно умер, а значит, его нет на свете.
— Кого же ты боишься?
— Играть… Боюсь, что плохо выйдет.
— Ну, иди домой, и все, — разрешил Шульгин. — Хочешь, вместе пойдем? Я тебя до самого дома доведу, а заодно и сам отсюда…
— Нет, я с братом пришла, с братом и обратно пойду. Он тоже в концерте участвует, будет маленьким лебедем… Костю Булышева знаешь?
— Из десятого, что ли? Какой же он лебедь? Он же с меня ростом?
— В том и прелесть, — словно бы задаваясь, сказала она.
— Понимаю, — кивнул Шульгин, хотя ничего не понимал. — Ну, тогда не играй, и все.
Девочка встала из-за парты, пожала плечами, будто ей стало холодно, и тихо сказала:
— Я так не могу… Ведь готовились, на меня рассчитывали… А страх сразу же пройдет, как только сяду к роялю. Я это знаю из опыта.
Услышав такое взрослое слово «опыт», Шульгин с уважением посмотрел на девочку и сказал:
— Понимаю…
Он смотрел на нее и улыбался. И странно, ему захотелось поднять эту девочку на руки и поносить немного среди парт по классу. Он даже представил себе, как он ее носит и как она визжит и смеется от удовольствия.
Шульгин сделал вид, что собирается ее поймать. Но та быстро выскочила в дверь.
Он заперся на стул и сел за парту. Доска была чисто вымыта. Над ней красными буквами на голубой бумаге было написано:
Математический талант — это, прежде всего, напряженный, хорошо организованный труд.
Помни об этом!
Он вспомнил учительницу математики Маргариту Никаноровну, ее близорукое морщинистое лицо и впервые представил себе тот момент, когда и он станет таким же старым. «И у меня будет опыт, я буду знать из опыта», — подумал он словами девочки. И тут же с удовольствием сказал: