Стук дубовой крышки заставил ее содрогнуться, и она подавила дрожь, как Клэр разгладил гримасу на лице.
«Да. Стоило рассказать тебе. Я боялась, что нелогичность расстроит твой разум. Я боялась…».
Так признаваться нельзя. Примы не боятся.
— Прима? — тихий шепот, Микал был не рад ее дрожи.
Она шагнула вперед.
Замершая зелень, сияющие мраморные мавзолеи тихо гнили внутри, мертвые были защищены древними чарами, чтобы спать спокойно.
Ее Дисциплина поднялась в ней, и даже слабое солнце жалило ее чувствительные глаза. Она была рада вуали, но все же шла вперед.
Мокрая земля, вырытая могила и камень, в который опустили оловянный ящик, куда поставят гроб. Ящик в ящике, в другом — внутри была сердцевина, что была когда-то… чем для нее?
Не просто знакомый, не просто наемник, не просто друг. У этого не было названия.
Когда она запросила его услуги, он играл, словно она была мышью под его лапой. А мышь оказалась львицей, и кот моргнул и сохранял холодное презрение. А еще была другая женщина, магия и много крови. Он задыхался, умирая, издавал жуткие звуки, а потом она отпустила его.
«Стрига, — шепот, как ругательство. Она заплатила ему вдвойне, хоть он пытался отказаться. — Стоило дать мне умереть».
Ее ответ:
«Это, сэр, меня бы не обрадовало», — и нож попал в стену рядом с ее головой, тихое ругательство раздалось следом. Микал был близок к убийству неаполитанца, это была первая проверка его послушания как Щита… и она впервые подумала, что не ошиблась, приняв его услуги и укрыв его от последствий убийства предыдущего хозяина.
Она быстро заморгала, благодарная вуали. Позже сияющий мрамор поднимется над гробом, появятся надписи на сияющей поверхности. Возведение дома для мертвого требовало времени, даже если заплатить вдвойне или втройне за лучшее.
Ее горло сжалось, она смотрела на полированный дуб.
«Я из Эндор. Если бы я хотела, он поднялся бы даже оттуда… но это не утешит».
Мертвые не давали всего. Они отвечали на простой вопрос, спрашивать о Чувстве было тщетно. Один из ее Дисциплины как-то призвал дух так, что он стал плотным, чтобы ответить на вопросы короля, но Эмма так не могла.
«Или могла? — ей было не по себе от того, что она даже не пробовала. Она всю жизнь только обнаруживала это. — Людовико», — ее спина была прямой, Эмма Бэннон вытянула руку. Магия вспыхнула, ткань эфира спуталась, физическая материя задрожала, ее перчатка оказалась разрезанной.
Черная перчатка и плоть под ней.
— Мадам! — возмутился священник. Она не слушала его. Чародей, что заколдует гробницу, нервно отпрянул.
«Людо, мне жаль», — кровь капала, и женщины ее дома отступили, всхлипнул. Эмма не двигалась.