Третье: мисс Бэннон, тихо дышащая на неудобном стуле. Она мало думала о себе, и Клэру не стоило так ее беспокоить. Он ведь тепло к ней относился.
У него не было семьи, его родители остались в безопасности могил, и его братья не пережили детство. Но если бы у него остался кто-то из родственников, Клэр ощущал бы к нему то же, кто и к мисс Бэннон. Братская привязанность с примесью… тревоги?
Он мог так беспокоиться о тайфуне или урагане. Мисс Бэннон была способной… но ужасно хрупкой, женственной, и Клэр вел себя не как джентльмен, подвергая ее опасностям.
«Ты сентиментален. Эмоция — враг Смысла, ты все еще отвлечен», — если бы он не был ментатом, ему захотелось бы застонать. А так он подавил звук в себе и продолжил проверять свои способности.
— Клэр.
Он почти вздрогнул, но это Микал выдохнул слово со своего места у двери. Блеск его глаз был рассеянным, у него была кровь индуса, как догадывался Клэр, хотя родился он здесь. Микал закрыл глаза.
— Да? — прошептал Клэр.
— Вы могли уметь.
«Я не идиот, сэр».
— Да.
— Моя Прима сильно истощила себя, чтобы это предотвратить.
«Очевидно».
— Я очень благодарен.
Эмма Бэннон снова встрепенулась, Щит и ментат притихли. Когда она подвинулась к краю стула, как спящий ребенок после праздника, Микал тихо выдохнул. Стало слышно другие его слова.
— Она… вас любит.
«О?»
— Немного, уверен, — Клэр неудобно заерзал. Слабость давила на него, неподвижность причиняла боль. — Сэр…
— Она редких любит.
— Это я понимаю.
Микал нахмурился от реакции Клэра.
— Не заставляй ее горевать, ментат.
«Я смертное создание в опасном мире. Горя не избежать», — его шепот в ответ был сдавленным, как его спина:
— Постараюсь, сэр, — разве ему не напомнили о его смертности тревожным способом? А потом еще и о том, что он плохо обходился с… другом?
Да, мисс Бэннон была другом. Он словно имел дело с большим и не до конца укрощенным хищником. Магия была нерациональной, хоть Эмма Бэннон и была практичной.
Щит притих снова, даже сияние его глаз потускнело. Клэр лежал в полумраке, разглядывал нежную ладонь Эммы Бэннон, расслабленную во сне, пока не уснул сам.
Глава четвертая
Завтрак и одиночество
Бежевая комната для завтрака была залита дождливым утренним светом Лондиния, полупрозрачные сферы окружали папоротники и тихо напевали колыбельные. Белая мебель сияла, весь дом урчал как кот, радуясь, что хозяйка дома, и слуги были заняты делами.
— Можно было прислать мне записку, — сухо отметила Эмма, наливая свежий чай. — Или не забыть кулон, что я вам дала, — ее спина протестовала из-за сна в корсете и на неудобном стуле, так что ее настроение было не из лучших, когда она проснулась. Она специально выбрала стул, думая, что неудобства не дадут ей уснуть после усталости ночи, блеска бала и ожидания жертвы.