Оладьи и ресторанчики вмиг были забыты — вверху, над старой кирпичной стеной, оплетенной вьюнком, замелькала легкая кружевная тень. Она зависала над цветами, опускала в них невидимую иглу и пила нектар. Жаркий восторг подкатил к горлу — колибри! Долетела все-таки из тех мест, где мулаты рассекают мангровые заросли ударами мачете, а на лианах визжат обезьяны.
Не глядя под ноги, каким-то чудом огибая камни и выбоины, она взлетела с пляжа на набережную. Крошечное тельце колибри, окруженное полупрозрачным кольцом бьющихся крыльев, сновало от цветка к цветку так ловко и быстро, что его даже рассмотреть толком не получалось. Но она была опытным ловцом, грозой стрекоз и головастиков. Затаилась, выждала, подпрыгнула — почти получилось, поймала тугую волну воздуха у самых крылышек.
С другой стороны уже крался соперник — остромордый курортный кот, нежная шкурка на сухом узком теле. Прыгнули вместе за невесомой добычей, чуть не сшиблись в воздухе, обменялись быстрыми взглядами — сразу и поняли друг друга, и зауважали, и бросили вызов, и отказались отступать.
А кружевная тень упорхнула на клумбу, к другим цветам, похожим на оригами из нестерпимо-алой бумаги. Потом словно исчезла на несколько секунд — и материализовалась над пробившимся сквозь асфальт одуванчиком. Она танцевала, дразнилась, улетая все дальше и утягивая охотников за собой.
Олеандры и гибискусы слились в сладко-яркое марево, и она им уже даже не удивлялась. Все-таки отстал кот, подхваченный и увлеченный запахами из дверей мясной лавки, от звонких шлепков сандалий ныли пятки, а город сомкнулся вокруг белым камнем, асфальтом, неторопливыми южными людьми. Но она всего этого не заметила. Поле зрения сузилось до маленького пятачка, вроде проталины в замерзшем стекле нереального сейчас зимнего автобуса, и там танцевало рыжеватое тельце с полупрозрачным нимбом крыльев. И вот наконец, прыгнув так, что кот умер бы от зависти, если б видел, она схватила колибри, и живое забилось в крепко, но осторожно захлопнувшемся кулаке.
Пережив первые ослепительные секунды удачи, она медленно разжала пальцы и увидела измятого мотылька-бражника — большого, с толстеньким мохнатым телом и узкими крылышками, совсем уже не похожего на птичку. И сразу же стало жарко, и пыльно, и оказалось, что она упала и ободрала локоть.
Сдув с ладони мотылька вместе с осыпавшейся пыльцой — он полетел низко, неуклюже, и перед ним теперь было стыдно, — она огляделась. Узкие улицы расходились в разные стороны, одинокая пятиэтажка неподалеку высилась обшарпанным небоскребом среди маленьких домиков, где-то за забором ворчала невидимая собака.