Заминировав автозаправщики, он отправился в ближайший ангар и заминировал стоявшие там вертолеты. Чтобы сделать все правильно, ему требовались взрыватели с таймерами, поэтому он пошел на кухню столовой и нашел с десяток дешевых пластмассовых таймеров. Ставишь их на пятнадцать минут или на полчаса, а когда стрелка возвращается к нулю, они издают мелодичный «динь», и ты знаешь, что пора вынимать пирог из духовки. «Только вместо «динь», – подумал Мусорник, – на этот раз будет “бах”». Ему это нравилось. Хорошо он это придумал. Если Карл Ейтс или Рич Граудемор попытаются поднять эти вертолеты в воздух, их будет ждать большой и толстый сюрприз. Мусорник просто подключил кухонные таймеры к системам зажигания вертолетов.
Когда он с этим покончил, на мгновение к нему вернулось здравомыслие. Момент выбора. Он в изумлении оглядел вертолеты, стоящие в гулком ангаре, потом посмотрел на свои руки. Они пахли сгоревшими пистонами. Но ведь он находился не в Паутенвилле. В Паутенвилле никаких вертолетов не было. И солнце Индианы не сияло так ярко и не жгло так сильно, как здешнее солнце. Он находился в Неваде. Карли и его дружки из бильярдной умерли. Умерли от «супергриппа».
Мусорник повернулся и с сомнением посмотрел на свои труды. Что он наделал, собравшись вывести из строя принадлежащую темному человеку технику? Это же бессмысленно, чистое безумие. Он должен все разминировать, и быстро.
Да… но прекрасные взрывы.
Прекрасные пожары.
Растекающееся повсюду горящее самолетное топливо. Вертолеты, взрывающиеся в воздухе. Какая красота!..
И внезапно он отказался от новой жизни. Побежал к своему вездеходу с вороватой улыбкой на почерневшем лице, сел в него и уехал… но не слишком далеко. Он ждал, и наконец автозаправщик выехал из гаражного ангара и пополз по летному полю, как большой оливково-зеленый жук. И когда он взорвался, расплескивая во все стороны масляный огонь, Мусорник уронил бинокль и заорал, вскинув лицо к небу, тряся кулаками в невыразимой радости. Но долго радость не продлилась. Ее вытеснили смертельный ужас и вызывающая тошноту, скорбная печаль.
Он поехал на северо-запад, в пустыню, гнал вездеход на самоубийственной скорости. Как давно это случилось? Он не знал. И если бы ему сказали, что уже шестнадцатое сентября, он бы просто кивнул, совершенно не понимая, о чем, собственно, речь.
Он думал о том, чтобы покончить с собой, вроде бы ничего другого ему и не оставалось, все отвернулись от него, иначе просто и не могло быть. Когда ты кусаешь руку, которая тебя кормит, надо ожидать, что рука сожмется в кулак. И речь не о том, что так устроена жизнь; этого требовала справедливость. В кузове вездехода стояли три большие бочки с бензином. Он мог облиться им и чиркнуть спичкой. Именно этого он и заслуживал.