Сестра Люс кутается в тёплую шаль, в её кротких глазах — изумление.
— Не ребёнок, а кара небесная.
— Я знаю, — серьёзно кивает Фран, — он правда уехал?
— Воистину.
— И ничего не просил передать?
— Он заходил к тебе домой перед отъездом, но тебя не застал.
— Может, просто вернулся в часовню?
Сестра качает головой.
— Уехал из этих мест. Кое-что случилось, Фран, и нам требуется расследование. Отец Берад вызвался отправиться в Халлу и собрать нужные сведения. Халла — это на севере.
— Я знаю.
— Почему ты не дома, Фран?
— Так.
— Переночуешь у нас?
Фран мотает головой. От неё пованивает тухлой рыбой.
— Спасибо, Люс, ты добрая, но ты мне не поможешь.
Девочка отступает в темноту.
— Спокойной ночи, Фран.
Фран кивает головой и бредёт прочь. Оборачивается. Монахиня ещё стоит на пороге.
— Люс, ты не знаешь, кто такая вига?
Женщина делает жест, отводящий беду.
— Боевой демон армии Князя Тьмы. Большая кошка с крыльями дракона… Оставайся-ка у нас. Ночь на дворе, чепуха в голове, недалеко и до несчастья. Но Фран уходит.
Конечно, она отправляется не домой. Неразумная надежда ведёт её к древней часовне на берегу, посвящённой Господу Адомерти, создателю всех вещей, той, что была восстановлена из забвения и запустения отцом Берадом, появившимся в их краях как раз в год рождения Фран. В детстве она бывала здесь часто, собирала для священника цветы, а он угощал её монастырскими коврижками и медовыми сотами.
Выросшая в подозрительного и застенчивого подростка, Фран почти перестала приходить в маленький домик при часовне. Трудно сказать, чего она страшилась больше — разочароваться в единственном друге или разочаровать его самой. Но сейчас, пробираясь во тьме козьими тропками, она испытывает непонятную обездоленность и тягостное недоумение, вызванное странностью мироустройства, лишившего её всякой поддержки на пороге первой большой беды. Ей хватает ума понять, что самой ей не выбраться, а монастырь и деревня — не те места, где можно найти помощь. Берад был вестником из другого мира. Его светлый ум и образованность, опыт длинной и сложной жизни могли подсказать ей выход. Могли бы.
Она находит дом пустым и незапертым. Немного бродит в темноте, спотыкаясь об оставленные вещи, и почему-то начинает успокаиваться, и вдруг ощущает всю накопившуюся за день усталость. На кровать, пахнущую сухими травами от бессонницы, она садится уже со слипающимися глазами и сразу же проваливается в глубокий, словно колодец, сон. И на самом дне колодца что-то блестит.
* * *
…О, гений далёкого города! Башни и шпили твоих владений навсегда поразили мой ум, растревожили сердце.