— Но разве… — заговорил было праведник, и остановился, увидев, почему случившееся непоправимо.
Медленно гас в воздухе сияющий венец, объединявший фигуры, ставшие высокими мужчинами и женщинами в красном, оранжевом, жёлтом, зелёном, голубом, синем и фиолетовым одеяниях. Но лишь одна из них отбрасывала тень, небывалую в это время суток и на этой планете.
Духовная сущность, облачённая в зелёное, чей изумрудный свет всё ещё просачивался сквозь видимость телесности, попыталась выйти из чёрной тени, протянувшейся к её ногам словно бы из другого мира, из Пустоты, Мрака и Хаоса, предшествовавших Творению.
Но тень не выпустила её.
По ней, как по дороге или тоннелю, приближался кто-то ещё. Высокий, безликий, чёрный. От его черноты веяло таким бесконечным ужасом, таким отчаянием небытия, что Иломас обомлел, и свет померк в его глазах.
Последним, что он увидел, было объятие, в которое бесформенная чёрная фигура заключила сверкнувшую изумрудной звездою зелёную, будто бы сплавившись, слившись с ней воедино.
Когда Иломас очнулся от обморока, с ним был только Ангел. Из ангельских глаз бежали слёзы.
— Отравленное яблоко, — сказал Ангел. Почему вы всегда выбираете его?
— Что я выбрал? — спросил Иломас.
— Свободе в Господе ты предпочёл свободу вне Господа, пожелав того, что не было Его волей.
— Разве есть что-то вне Господа?
— Нет. Да. До сих пор оно не было «чем-то». Теперь это Дух. Ты впустил его в мир, дитя. Теперь вы узнаете, что такое Добро и Зло. До сих пор лишь Ему приходилось пить чашу этой страшной свободы.
И Ангел покинул Иломаса.
Тот вернулся в мир.
Иломас стал первым из пророков, предсказавших Последние Дни.
И он же открыл для людей, что Создатель послал к ним в знак великой милости семь Великих Ангелов, семь Духов, которых люди после назовут богами.
Никто ещё в те времена не знал, не боялся и не ненавидел Падшего Ангела, тёмного бога.
* * *
Закрывая книгу, Берад заметил несколько строчек, нацарапанных на чистом поле внизу страницы: «Эмергиса, сестра, прости за боль, что я тебе несу. Не жалей моего глупого тела, не спасай грешную душу». Священник узнал писавшую руку. Сомнений не оставалось.
Девушка, казнённая в Халле сотню лет назад и старуха, испустившая последний вздох на его руках в начале лета далеко на Юге были одним человеческим существом.
* * *
Так же гудел за закрытыми ставнями ветер, так же пламя очага освещало тёмную среди бела дня комнату с голыми каменными стенами.
— Велик твой грех, сын мой, — твёрдо произнесла мать Эмергиса, — я не могу его отпустить. Ты умрёшь, пытаясь исправить причинённое тобой зло, это и будет твоим искуплением. И смерть твоя, юноша, наступит раньше моей.