— Я дам вам лекарство и отнесу вещи к огню. Тебе станет легче, и мы поговорим.
Когда Сет вернулся в комнату, мальчик уже успокоился.
— Непростое у тебя лекарство, охотник.
— Помогает собраться с мыслями.
— А от Чёрной Смерти помогает?
Сет склонился над девушкой, прислушиваясь к частому дыханию. Потревоженный свет свечи плясал по его голой спине.
— Пока помогает. Молись, чтоб обошлось. Может, обычная хворь.
— Спасибо тебе. Знаешь, я представлял вас по-другому. Какие новости о Конце Света, огненный маг?
— А вот это у тебя надо спросить. Ты у нас дружил с Амей Коатом.
— Как твоё имя?
— Сет.
— Сет… Может, тебе тоже лекарства? Нет, я догадывался, что с малышом всё не просто, но чтобы так… Хочешь сказать, Мила видела в нём бесовщину и потому так взъелась?
— Мила, — Сет покосился на цыганку, — скорее почувствовала соперницу. Видишь ли, это создание — женского рода.
— Брось! Я бы заметил.
— Ты и заметил — то, что тебе пожелали внушить. И очень легко отделался. Расскажи мне в подробностях всё, что запомнил.
Засыпали они на излёте ночи.
— И всё равно — я не верю, — сказал в полусне Хлай, — мы были товарищами. А теперь я исповедуюсь его убийце.
— Если тебя это утешит, ему гораздо легче стать моим убийцей, чем наоборот. Возможно, в нём есть человеческие черты, даже привлекательные. Но всё же это — сосуд зла, просто наполненный пока не до самых краёв.
* * *
Сет почти закончил укладывать свои вещи, когда Хлай открыл глаза. Сет заметил его взгляд.
— Здесь сухая одежда, завтрак и немного денег. В этой склянке лекарство для женщины, если ей станет хуже. Удачи!
— Подожди. Ты уходишь?
— Мне пора.
— Задержись.
Хлай сел в постели и потёр лицо руками.
— Мне приснилось кое-что. Точнее, вспомнилось. То, что будет тебе интересно.
Сет молча ждал.
— Меня вырастила бабка. Ни одна женщина в мире не будет любить меня сильнее. И добрее я тоже никого не знаю. Но однажды… Она задушила моих голубей. Свернула им головы — вот так.
Помню, как я обозлился. Накануне, под вечер, я принёс их домой, не чуя беды, пять нежных птиц в лёгких клетках. Я потратил на них все свои деньги. А утром она их нашла.
Я обозлился, но и испугался тоже. Я видел, как изменилось её лицо, когда она велела мне вынести то, что осталось — прутья и перья — в овраг за домом. Я накричал на неё. А она обняла меня, прижала к мокрой щеке и сказала: «Прости меня, милый. Я до смерти ненавижу этих тварей».
Тогда я напомнил ей, что во времена моего младенчества у нас жили голуби, почтовые голуби — чёрный и белый. Дети иногда здорово запоминают подобные вещи. Мы с мамой сыпали им зёрна.