Но он все еще держит мою руку, и на его лице невозможно распознать и тени ожидаемой мною брезгливой жалости. Он тянет меня за руку, приближая ее к своему лицу, и почти неощутимо касается губами старых полос от острого лезвия, движение за движением, стежок за стежком. Словно портной, умелыми руками залатывающий дыру в истесавшейся ткани. Вот только даже его поцелуи не в силах стереть постыдных следов моего бессилия.
— Обещай, что больше никогда не сделаешь ничего подобного, — требует Мишка внезапно, подняв глаза к моему лицу, и я с силой зажмуриваю глаза, не веря тому, что он делает.
— Я не могу этого обещать. Жизнь бьет в самый непредсказуемый момент, а у меня больше нет ни желания, ни сил выдерживать ее удары, — одергиваю рукав, но он ловит меня за руку и цедит настойчиво:
— Обещай, — и мне ничего не остается, кроме как несмело кивнуть.
Он немного расслабляется, затягивается моей сигаретой, после чего возвращает ее мне и спрашивает, глядя куда-то за балконную дверь:
— Почему?
— Я… Я не хотела жить.
Он кивает, как будто это что-то само собой разумеющееся.
— Расскажи мне.
Давлю сигарету в дежурной пепельнице, поспешно вытаскиваю из смявшейся пачки новую и наконец-то решаюсь идти до конца. Перемежая слова с вдыханием губительного дыма в свои легкие, рассказываю ему о выпускном, на который мы отправились вместе с Дашкой, о последующей аварии и том, как, придя в себя, я обнаружила свою бывшую одногруппницу без сознания, с безобразной кровавой раной на голове, один вид которой испугал меня почти до потери рассудка. О том, как пыталась выбраться из перевернутой машины, ломая ногти и безжалостно кромсая ладони о битое стекло. О человеке с белым лицом, черными от сурьмы овалами глаз и бездонной алой пропастью на месте рта, почему-то называющем меня Принцессой. Или не меня. Или вовсе какой-то смутный образ, к которому я не имела отношения, но каким-то непостижимым способом оказалась привязанной, не понимая, не принимая, не осознавая ничего вокруг себя.
Вобрав дыма поглубже, рассказываю Мишке о своем пробуждении в неизвестном мне доме, очень светлом от дневных солнечных лучей, проникающих в комнату сквозь незавешенное, широкое окно. Это было единственным светлым пятном, отложившимся в моей памяти о тех днях. Все остальное было красным, как призрачное проклятое платье, натянутое на меня этим страшным человеком, скрывающим свое истинное лицо под отвратительным клоунским гримом. Кажется, он водил меня по дому, со странной гордостью показывая свою коллекцию больших разукрашенных кукол, одетых преимущественно в оттенки красного. А еще там были шары, бесчисленное множество разноцветных воздушных шаров, вроде бы я даже лопнула парочку, не удержавшись на ногах и едва не повалившись на пол. Он вовремя придержал мое невесомое тело в своих огромных руках, скрытых за прочными черными перчатками. В тот момент я