— Солнышко, — от моего обращения она почти незаметно вздрагивает, вся обращаясь в слух. — Раз уж ты заговорила о знакомстве, напомню, что именно так ты поступила в нашу первую встречу. А во вторую… — нарочито замолкаю, искоса наблюдая за тем, как ее лицо становится еще бледнее от нахлынувших воспоминаний. — Во вторую ты едва меня не убила.
— Это было так давно и будто бы не со мной…
— Совсем недавно и именно с тобой. Но если хочешь знать, я даже рад, что все так вышло. Убить меня ты бы вряд ли смогла, зато у тебя появился повод обратить на меня внимание.
Она не спешит разделить со мной глупые шутки, напротив, хмурится, обдумывая что-то мне недоступное, и выдает внезапно:
— Миш, а ты помнишь Машу Останкову? — в который раз за короткое время заставляя мои мозговые клетки напрячься больше положенного.
— Что-то знакомое…
— Попробуй вспомнить, — мягко подталкивает Серафима. В ее ладони откуда-то появляется незамеченный мною телефон, она что-то ищет в нем, и вот уже сует мне под нос подсвеченный экран, на котором я с изумлением вижу себя в обнимку с обозначенной ею Машей. Это еще что за черт?
— Было дело, — теперь я просто не свожу с нее глаз, совсем потеряв ориентацию в этом непредсказуемом разговоре.
— Мы с Машей учились вместе, — Серафима с показным равнодушием отбрасывает телефон в сторону.
— И что? — забрасываю пробный камень, понемногу начиная соображать на ее волне. — Я тоже учился в свое время с какими-то людьми; мы всех общих знакомых выявлять будем? Постой, а откуда ты вообще взяла это фото? — Фима молчит, поэтому я принимаюсь играть в угадайку и первым делом называю самый предсказуемый вариант. — Тебе его прислали?
Все еще молчит. Не в силах выносить ее молчание, продолжаю одностороннюю игру в угадайку, беря на вооружение второй пробный камень:
— Ты что, ревнуешь?
— Миш, — замечаю, как мелко подрагивает ее нижняя губа. Фима все еще не решается посмотреть в мою сторону. — Скажи честно, ты… знал обо мне, когда встречался с Машкой?
— Что?! — все, абзац, ей-таки удалось сломать бессвязный рой моих мыслей. По наивности считая себя адаптированным к ее сложнейшему образу мышления, я мог ожидать от нее любой несуразности, вплоть до ревности к девчонке, которая пропала из моей жизни задолго до того, как в ней появилась Серафима; чего угодно, только не этого.
— Вы были с ней два года назад, — будто бы нехотя продолжает Фима.
Мне кажется, я даже слышу в своей голове этот громкий щелчок, от которого все как по скорому приказу становится на свои места. Ну, почти… Если это вообще может встать на место.