— Такую же показушную, как и первая?
— Это не было показным, Фим. Я хотел умереть, а не привлечь к себе внимание.
— В любом случае, ты жив и здоров. А мне даже не в чем тебя упрекать, раз уж ты просто выполнял свою работу. Ту, для которой тебя и наняли Стевич с отцом. Конечно, ты ни в чем не виноват, просто я такая дура, что решила, будто ты и в самом деле мой хороший друг.
— Я твой друг.
— Нет. Ты просто самобытный актер, которого нанял такой же самобытный режиссер для паршивого спектакля.
— Я не играл. За все это время я привязался к тебе, по-настоящему. Это не было притворством с моей стороны, Фим.
— Теперь уже нет никакой разницы. Думаю, очень скоро отец распустит свой балаган, и никому больше не придется кривляться по заказу, за деньги, подобно цирковым мартышкам, — меня начинает колотить.
— Как ты можешь обвинять меня в двуличии, когда сама никогда не посмотрела бы в мою сторону, если б не все эти… обстоятельства?
— Ты имеешь в виду похищение? — проглатываю ком в горле.
— Да, Фим, именно. Если б этот тип не возник в твоей жизни, ты бы ничем не отличалась от золотых девочек, которым плевать на скучных мальчиков вроде меня. Мы никогда бы не стали друзьями, потому что такие, как ты, не замечают таких, как я.
Звонок обрывается. Я замираю в отцовском кресле с кипой фотографий в левой руке, держу снимок Ника правой. Мой мир рушится уже в который раз, а я сижу, не двигаясь, пытаюсь осознать все со мной происходящее, но не могу сосредоточиться. Мне хочется рыдать в голос от несправедливости и одиночества, рвать на себе волосы, уничтожить в прах что-нибудь очень дорогое, но вместо этого я тупо остаюсь на одном месте. Бездействую. В таком положении меня застает мама. Ей хватает быстрого взгляда, чтобы свести воедино отдельные части разорванной картинки и понять, что к чему. Мои нервы натянуты подобно тетиве. С шумом захлопнув ящик, бросаю фотографии на рабочую поверхность отцовского стола, швыряю тлеющий окурок в пустую вазочку и иду к двери, где мама, опомнившись, делает попытку схватить меня за руку.
— Сима…
— Спасибо, — не даю ей закончить, усиленно кусая изнутри щеки, чтобы не разразиться истерикой прямо здесь. — Спасибо, что уничтожили меня второй раз, мам.
Ее глаза наполняются прозрачной влагой:
— Мы просто хотели тебе помочь…
— Вы помогли, — киваю, быстро стирая с щеки некстати выступившие слезы. — Ты что, не видишь? Вы вернули мне вкус к жизни. Вы желали мне счастья. Я счастлива!
— Прости меня, — она больше не цепляется за мой рукав, без сил прилегая спиной к дверному косяку. — Мы очень хотели тебя вернуть… Прости нас, милая.