Я плотно закрываю за собой дверь, и только оставшись в одиночестве снимаю с себя все верхние шмотки, остаюсь лишь в джинсах. Картина, открывшаяся в зеркале над раковиной, впечатляет и удручает одновременно. Негромко чертыхнувшись, откручиваю кран и наскоро смываю кровь, расплескивая вокруг себя холодную воду и розовые кровавые брызги. С силой зажимаю рану, пытаясь унять кровотечение. Такими темпами все мои вещи постепенно перекочуют в мусоропровод, и мне придется ходить либо в тренировочном костюме, либо натянуть на себя придурочное Катькино платье, то самое, розового цвета, которое я все еще почему-то не вышвырнул из своего шкафа. Тянусь за бинтом, зубами надрываю упаковку и заматываю рану одной рукой, но без сторонней помощи выходит черт-те что. Очень скоро все вокруг меня заляпано кровью, бинт мокрый, а тошнотворный металлический запах разливается по всему помещению, вызывая усиливающуюся головную боль. Со стороны все это выглядит атмосферной декорацией к сцене бытового убийства, так что Катьке точно не стоит сюда заходить. Принесло же ее именно сегодня…
В дверь ванной летят настойчивые удары.
— Мишка, открой, я тебе помогу. — шум льющейся из крана воды вводит сестрицу в заблуждение, и она зовет громче. — Миш, слышишь? Открой дверь!
Ну уж нет. Я наспех тяну на оголенную грудь старый свитер, очень кстати валяющийся поверх корзины для белья, бросаю на мокрый пол в розоватых потеках сухое полотенце, еложу его ногой, и лишь после того, как видимые следы моего ранения вроде бы устранены, отпираю замок. Сестрица так спешит внутрь, что едва не врезается в мою грудь, делает движение головой вверх-вниз, тревожно оглядывая меня от макушки до пят, и вроде бы с облегчением переводит дух.
— Ну что, жив? — несколько грубо интересуюсь я, в свою очередь оценивая ее состояние. — Отцу хоть не позвонила?
Она машет головой.
— Но надо обязательно сказать ему…
— Не вздумай. Я прибью тебя, Кать.
— Но он должен знать!
— Ты меня услышала?
— Миш!..
Оставив ее вопли без внимания, я молча обхожу сестрицу и иду на кухню, по звуку шагов за спиной понимая, что Катька тащится за мной следом.
— Ладно, будь по-твоему, я ничего не расскажу папе, хотя это неправильно. Но со мной-то ты можешь поговорить? Что это был за человек? Чего он от тебя хотел?
— Кать, ты уймешься? Кошелек хотел подрезать, обычное дело. Только случайно напоролся на того, кто может дать в морду. Вот и вся история.
Катька вроде бы успокаивается, вот так сразу не находя в моей хлипкой версии откровенно белых пятен. Я намерен закрепить успех, пытаюсь переманить ее на другую тему и интересуюсь нарочито небрежным тоном: