Спустя несколько минут, дверь больничной палаты открылась, и вошли Гонсалес с Кардом. Гонсалес держал у пояса манильский конверт[22]. Двое мужчин, оба одни из ближайших доверенных лиц президента Буша, остановились с моей стороны кровати, у левой ноги Эшкрофта. Я мог бы протянуть руку и коснуться их. Помню, как я думал, что могу сделать, если они попытаются подсунуть Эшкрофту что-то на подпись. Но то, что эта мысль вообще приходила мне в голову, казалось безумством. Я действительно собирался биться на кулаках с этими людьми у кровати генерального прокурора?
Гонсалес заговорил первым: «Как вы, генерал?»
«Не очень», — пробормотал Эшкрофт советнику Белого дома.
Затем Гонсалес начал объяснять, что они с Кардом находились здесь по поручению президента, касавшегося жизненно важной программы национальной безопасности, что было необходимо, чтобы программа продолжалась, что они провели брифинг с руководством Конгресса, которое поняло ценность этой программы, хочет её продолжения, и желает сотрудничать с нами, чтобы снять все правовые вопросы. Затем он сделал паузу.
И тут Джон Эшкрофт сделал нечто, удивившее меня. Он на локтях приподнялся на кровати. Его усталый взгляд был прикован к людям президента, и он открыл беглый огонь по Карду и Гонсалесу. Он сказал, что его ввели в заблуждение насчёт рамок программы слежки. Он высказался, что ему давно отказали в правовой поддержке, в которой он нуждался, своими требованиями к сокращению числа «посвящённых». Затем он сказал, что теперь, когда он это понимает, у него есть серьёзная обеспокоенность в отношении правовой основы частей программы. Выбившись из сил, он откинулся на подушку, тяжело дыша. «Но сейчас это не имеет значения», — сказал он, — «потому что я не генеральный прокурор». — Вытянутым пальцем дрожащей левой руки он указал на меня. — «Вот генеральный прокурор».
Палата погрузилась в тишину на несколько ударов сердца. Наконец, Гонсалес произнёс два слова: «Будьте здоровы».
Не глядя на меня, двое мужчин повернулись к двери. Когда их головы отвернулись, Джанет Эшкрофт сморщила лицо и высунула им вслед язык.
Примерно пять минут спустя, после того, как Кард и Гонсалес покинули здание, в палату вошёл Боб Мюллер. Он наклонился и очень лично заговорил с Эшкрофтом — настолько лично, что очень удивил бы всех, хорошо знавших стоического Мюллера.
— В жизни каждого человека настаёт время, когда Господь испытывает его, — сказал он Эшкрофту. — Сегодня вечером ты прошёл своё испытание. — Эшкрофт не ответил. Как тем вечером записал у себя Мюллер, он обнаружил генерального прокурора «ослабленным, едва способным говорить, и явно напряжённым».