Официально — нет, но, конечно, у нас был свой подпольный комитет. И тюремное начальство прекрасно знало, что имеет дело с монолитно сплоченной группой коммунистов и комсомольцев, и попусту старалось не обострять ситуацию. Нами негласно руководили опытные коммунисты, что интересно — все бывшие офицеры Литовской армии — литовцы Мацкявичус и Годляускас и еврей Любецкис, инженер по профессии. Их камеры находились на третьем этаже. Поскольку я был самым молодым и «шустрым» и имел самый малый срок заключения в тюрьме, знал несколько языков, то меня комитет назначил «переговорщиком» с администрацией тюрьмы. На деле это выглядело так: вызывает начальник тюрьмы и заявляет: «Если вы будете шуметь и праздновать в камерах 1 мая (или, скажем, 7 ноября), то всех лишим посылок и прогулок на два-три или на шесть месяцев». Он знал, что я найду возможность сообщить старшим товарищам об «очередном ультиматуме». Но не было такого, чтобы меня схватили надзиратели и били смертным боем, мол, выдавай, кто у вас здесь главный?!
Как осуществлялась связь между заключенными в тюрьме? Имелась ли связь с волей?
Почему вас так интересуют детали тюремной жизни? Вы вроде только историей войны занимаетесь.
Но и жизнь политзаключенных — это тоже пласт истории 20-го века. Я думаю, многим интересно будет узнать, как жили заключенные коммунисты в литовских тюрьмах «для политиков». Ведь почти все будущее руководство Советской Литвы прошло через эту «школу жизни». Как сидели заключенные в советских тюрьмах в конце тридцатых годов, многие знают. А что творилось в странах «буржуазной демократии» в этом аспекте? Хотелось бы сравнить.
Ну, если вы считаете эту информацию нужной, тогда продолжим. На этажах была общая уборная, поскольку в самих камерах никакого «санузла» не предусматривалось. В уборных были сделаны специальные тайники, в которых прятались записки, и эти, выражаясь на современном «тюремном жаргоне», «малявы» передавались нужному адресату. Мы всегда знали, что происходит на этажах, но не всегда могли предвидеть или узнать точное время повального обыска в тюрьме. Обычно привозили тюремщиков из других мест, и вместе с нашими надзирателями они переворачивали камеры вверх дном в поисках тайников, холодного оружия, прочих запрещенных предметов и так далее. Мне много раз приходилось проглатывать записки, чтобы их не нашли при обыске. А по поводу «связи с волей» у нас был свой человек среди надзирателей, по фамилии, кажется, Климас, который нам сочувствовал, и через него мы держали канал связи с подпольным комитетом компартии Литвы.