В воду посмотрю — столько трупов! Убитых этих, утонувших. Кто в шинели, кто в куртке… вот так, вертикально… А волна идет, впечатление — что они вроде маршируют. Я вот все у врачей спрашиваю: «Почему вертикально?» Видимо, сапоги: вода тянет. Все — вертикально. Ну, думаю — через минуту я тоже могу там оказаться. Страшная картина, это невозможно передать. Вот несколько дней. Ну, придет через десять часов эта рыбацкая — ну что там… Организации никакой не было. Мне один там капитан: «Слушай, видишь? Все пропадем…» Я говорю: «Ни в коем случае! Стоять до конца. Если еще заикнешься об этом — я расстреляю. До конца стоять. Никаких отходов, не бросать!»
Вдруг смотрю — несут четыре грузина на носилках высоко — командир дивизии: голова — повязана. Тогда еще погон не было — четыре шпалы: это полковник, значит. А никто не пускает их. Ну, я там как-то распорядился — пропустили. На пирс его положили. Смотрю — лицо розовое, смотрит. А я уже знаю: когда человек, раненный в голову — он бледный, глаза закрыты. Я говорю: «Ну-ка, развязать». Смотрю — никакого ранения нет. Все увидели, орут: «Расстрелять полковника!» Ну, думаю: я имею право расстрела все-таки… а вокруг кричат: «Нет — так тебя самого расстреляем!»
Ну, что делать… поставил на край пирса, левой рукой за грудь, пистолет… и он — на моих глазах поседел, стал седой. А тут снаряды летят, мины рвутся, пули, грохот. Я ему: «Слушай, полковник, я выстрелю!» А у меня что-то тут сердце дрогнуло… «Выстрелю — мимо, а ты туда падай в воду, как будто убитый». Я так выстрелил, чуть толкнул его — он упал в воду. Дальнейшей судьбы его не знаю.
А тут через некоторое время — уже опять: все, конец, уже вот снова немцы подошли. Да что ж делать?! Надо опять стреляться! Ну где?! Нужно на пирсе. Сел на него только, а тут — мотор: «пых-пых-пых»… Последняя рыбацкая! А он уже знал меня. Меня ребята с рук бросили, сели, говорю: «Быстро!» И — уже по нам прицельный огонь, обстрел. Значит, человек пять было убито примерно или шесть — не помню… раненые… а там был какой-то ящик с инструментами небольшой — я как-то изловчился, изогнулся так, лег… в общем, остался жив.
Подходим… там такая коска — Чушка называется — идёт в море километров на пятнадцать. Где пятьдесят, где сто метров, песок такой мокрый… ну, подплыли — я бросился на него… спал — не знаю… может, часов двенадцать… или сколько. Открыл глаза — Керчь видно. Горит, дым стоит… Ну, что делать? Надо идти в Краснодар: там же этот фронт… Северокавказский. Пешком. Там еще кордон Ильича. Ага: колодец, ведро. Смотрю — вода! Дно — видно! Ты смотри, какая вода такая чистая! Я как прильнул к этому колодцу! — пил, пил вот так… а потом — пешком: этот… Темрюк, по-моему, Глубинка и — в Краснодар. В Краснодаре мне еще: «Удостоверение!» — «Нате».