Однажды, когда Анна расчесывала Светланкины волосы и вплетала в белокурые косички ленточку, хозяйка, долго смотревшая из угла темными глазами, вдруг упала на лавку и надрывно завыла. Анна растерянно гладила содрогающиеся плечи Марыси, уговаривала:
— Ну что вы! Успокойтесь! Не надо!
— И моя бы теперь такая была, — причитала хозяйка. — Кровиночка моя ненаглядная!
Долго в тот день лежала Марыся ничком на лавке, сжав руками растрепанную голову. Но с этого времени словно смягчилось ее сердце. Робко, застенчиво стала она оказывать мелкие услуги жильцам: возилась со Светланкой, мыла и причесывала ее, пекла ей коржики с маком, бегала к соседям за молоком. Словно неяркое солнце заглянуло в старую хату. И от этой ничтожной ласки легче стало дышать и жить!
Полк, в котором капитан Верховцев командовал ротой, с тяжелыми боями отходил на восток. Сухое, знойное небо, желтая, в душу проникающая пыль, бестолковщина перепутанных маршрутов и противоречивых распоряжений.
После одного особенно утомительного перехода, когда вконец измученные бойцы расположились на ночлег, Верховцева вызвал командир полка. Наскоро умывшись и подшив подворотничок, Алексей пошел в избу, где остановился Гусев. Маленькая комната с темными обшарпанными стенами и громоздкой печью тускло освещена керосиновой лампой с разбитым закопченным стеклом. Гусев и незнакомый полковник с морщинистым лицом сидели за столом и пили чай из алюминиевых солдатских кружек. Перед ними на газетном листе лежало крупно нарезанное сало и стояла открытая банка рыбных консервов в «собственном соку».
Увидев Верховцева, Гусев отодвинул в сторону недопитую кружку и повернулся к полковнику:
— Вот Верховцев. Прошу любить и жаловать!
Полковник пожевал губами и чуть заметным кивком головы ответил на приветствие Верховцева.
— Обстановку знаете? — отрывисто спросил он недовольным тоном, словно Верховцев был виноват в том, что вот уже столько дней дивизия отступает, теряя людей и технику, и никак не может уйти из-под ударов наседающего врага.
Как только заговорил полковник, Гусев пошел в темный угол избы и присел на деревянный непокрытый сундук. Верховцеву показалось, что командир полка огорчен и встревожен.
— Знаком с обстановкой, — коротко подтвердил Верховцев. Он еще не знал, о чем будет идти речь, но догадывался, что положение дивизии, по всей вероятности, осложнилось и ночной вызов имеет к этому прямое отношение.
— Тем лучше, — и полковник, резко поставив на стол кружку, посмотрел в угол, где сидел Гусев. — Вот прошу, полюбуйтесь, — раскрыл он висевший на боку планшет и провел по карте пальцем. — Один мост остался, а за ночь нужно и медсанбат перебросить, и тылы… А тут еще беженцы, детишки, старики. Смотреть тошно!