Верховцев посмотрел на часы: начало одиннадцатого. Еще восемь часов надо пролежать здесь, в роще. Отряхнув землю и траву, налипшую к сапогам и бриджам, пошел по взводам. Убитых не было, не было и тяжелораненых. Только у Савина одному бойцу осколком задело плечо. Наспех перевязанный, бледный от потери крови и боли, он полулежал в окопчике и жадно сосал толстую цигарку.
— Ну как, боец? — склонился над ним Верховцев.
— Какой я теперь боец, — поморщился раненый. — Обуза одна. И как только недосмотрел…
Подбежал потный, возбужденный Витенков. Его помкомвзвода Катников, заметив, что немецкие танкисты пытаются уйти из подбитой машины, подкрался поближе и автоматной очередью уложил весь экипаж.
— Наградить его надо, товарищ капитан. Герой, просто герой! — широко и радостно улыбался Витенков.
— Награды от нас не уйдут. А пока проследи, чтобы бойцы лучше окопались. Скоро серьезное дело начнется.
Не прошло и часа, как в небе послышался вой самолетов. Вначале казалось, что «юнкерсы» летят за реку бомбить отходящую дивизию. Но, сделав большой полукруг над бродом, они пошли на снижение.
— Будет сейчас катавасия, — понимающе кивнул головой Окунь, потуже натягивая пилотку.
Низко закружились самолеты. Разрывы бомб тяжело встряхивали землю, пули повизгивали в траве. Верховцев лежал в окопчике, оглушенный, полузасыпанный землей, зажав руками голову, как будто это могло спасти от пуль и осколков. Противное чувство беззащитности тошнотой подступало к горлу. А самолеты кружились, выли моторы, рвались бомбы…
Когда один «юнкерс», в самую душу вгоняя нарастающий вой, пошел на окоп, кто-то грузный, тяжело дыша, упал на Верховцева. Оттого что теперь его заслоняло чужое тело, казалось спокойней. Прижатый к земле, пахнущей прелой листвой, Верховцев думал: «Перебьют всех нас до восемнадцати часов. Как тут продержишься?»
Давно был потерян счет времени, да оно в своем обычном измерении теперь и не имело значения. Минуты тянулись бесконечно длинные, словно разрывы бомб, и пулеметные очереди прибивали их к земле.
Когда самолеты улетели и установилась тишина, от которой болели барабанные перепонки, Верховцев приподнялся и осторожно освободился от навалившегося на него тела. Это был боец Кривенок из первого взвода. Еще третьего дня Верховцев сделал ему замечание за нарушение маскировки. Теперь боец лежал на боку, неловко подвернув под себя руку, глаза его закатились и смотрели на Верховцева мертвой синевой белков.
Смешанное чувство радости за свое спасение и горечи от сознания, какой ценой оно досталось, охватило Верховцева. Он повернул убитого на спину, поднял валявшуюся в стороне пилотку, стряхнул и положил ему на грудь. Посмотрел в лицо солдата, чтобы запомнить эти, такие теперь спокойные, помолодевшие черты.