После чего они пустились в бега и больше на публике не возникали.
И тут такой Фергусон, снова в роли самомалейшей точки в центре самого маленького кружка, уже не окружен больше Колумбией и Нью-Йорком, теперь вокруг него «Таймс-Юнион» и Рочестер. Насколько он мог сказать, произошел сравнительно равный обмен, и теперь, раз над ним больше ничего не висело (уведомление о присвоении ему категории 4-Ф прибыло за три дня до того, как он вышел на работу), работа принадлежала ему, если только он в силах доказать, что заслужил ее.
В Рочестере издавались две ежедневные газеты. Обеими владела «Издательская компания Ганнетт», но у каждой имелась отличная от другой цель, своя редакционная политика и различные взгляды на жизнь. Несмотря на название, утренняя «Демократ-энд-Кроникл» была крепко республиканской и про-предпринимательской, а вот дневная «Таймс-Юнион» скорее располагалась в либеральном лагере, особенно теперь, когда ею заправлял Макманус. Либеральное, конечно, лучше консервативного, пусть даже в итоге это всего-навсего другое название для центризма, на позициях которого Фергусон вряд ли стоял в отношении любого политического вопроса текущего момента, но пока что он был доволен тем, где оказался, — писать корреспонденции Макманусу, а не для «Ист Виллидж Адер», «Рэт» или СНЛ, которая пережила такой свирепый раскол, что развалилась на две отдельные организации — упертых марксистов в Нью-Йорке и контркультурных мечтателей на ферме в западном Массачусетсе, где и покончил с собой Маршалл Блум, всего двадцать пять ему было — и вот умер от отравления угарным газом, и с этой смертью Фергусон и начал утрачивать веру в отъединенный мирок крайне левой журналистики, которая, как ему казалось временами, спятила точно так же, как группки, отколовшиеся от ныне распущенных СДО, и теперь, когда «Лос-Анджелес Фри Пресс» публиковала регулярную колонку, которую им писал Чарльз Мэнсон, Фергусону больше не хотелось никак участвовать в этом мире. Он ненавидел правых, он ненавидел правительство, но теперь он уже ненавидел и фальшивую революцию крайних левых, и если это означало, что приходится работать на центристскую газету, вроде «Рочестер Таймс-Юнион», значит, пусть так. Ему нужно было с чего-то начинать, а Макманус пообещал ему предоставить настоящую возможность — если и когда он себя проявит.
Инициация была жесткой. Его поставили на городскую жизнь — самым молодым репортером из нескольких, работавшим под руководством человека по имени Джо Дунлап, который справедливо или несправедливо считал Фергусона любимчиком Макмануса, его протеже-выскочкой из Лиги плюща, избранным среди новичков в штате, а потому этот Дунлап подчеркнуто третировал Фергусона, редкая статья, какую Фергусон ему сдавал, не бывала коренным образом переписана: не только подводки и подача сюжетов, но часто и сами фразировки, неизменно — во вред материалу в целом, ощущал Фергусон, отчего его статьи становились только хуже, а не лучше, словно редакторский топор Дунлапа был инструментом скорее не подрезки, а рубки деревьев. Макманус его об этом предупредил в первой беседе в баре «Вест-Энд» и наказал никогда не жаловаться. Дунлап — сержант учебной части, его задача — сломить дух Фергусона, и тот как необстрелянный рядовой должен делать то, что ему велели, держать рот на замке и не позволять своему духу ломаться, сколько бы раз ни подмывало его дать Дунлапу по роже.