— Которую песню изволите, господин барон? — она приблизилась к хозяину и поклонилась.
— А давай хотя бы эту: «Заря поднялась…»
— Как угодно вашей милости, — сказала Илонка и замялась. — А то я и чего повеселее могу. Свадьба все ж таки… Только прикажите…
— Веселье весельем, а хочется, чтоб сердце затрепыхалось! — в подтверждение своим словам его милость похлопал себя по груди. Правда, с правой стороны — видать, по ошибке.
Илонка отступила к скрипачам. Песню они знали и по кивку певуньи коснулись смычками струн. Полилась беспокойная, недобрая мелодия — не то грустная, не то страшная.
Заря поднялась за рекою.
На берег старуха пришла
Стелился туман над водою,
Сердешная речь повела:
«Ой, сыну, уж год не видались,
Что ж бросил? В душе словно лед.
Одна я на свете осталась,
И смерть на пороге уж ждет».
Как всегда Илонку слушали, затаив дыхание, даже не подпевая. А она пела, забыв обо всем. До тех пор, пока не услышала: кто-то ей вторит. Мужской голос. Жесткий и мягкий одновременно. Как осенняя ночь среди горных отрогов, как пронзающий душу клинок.
Нахлынули волны на берег,
Зашептали в тиши камыши,
И голос далекий ответил:
«Хоть ты обо мне погрусти.
Лежу я на дне, в тьме и тине,
В плену у подводных чертей».
«За что же тебя погубили?»
«К невесте я ехал своей.
А братья ее — ой, лихие —
Богатая, злая родня.
Они меня утопили».
«А что же невеста?»
«Снесла…»
Илонка не выдержала, обернулась на голос и замерла. То есть, петь она не перестала, но сердце екнуло и словно остановилось. На земле, всего-то в трех шагах от нее, сидел, скрестив ноги, незнакомец. Не отрываясь, смотрел на Илонку и пел. Черные волосы падали на плечи, задумчивый теплый взгляд обволакивал, а легкая полуулыбка смягчала суровые черты. Красивый мужчина казался гостем из другого мира.
Илонка даже не заметила, как довела песню до конца. Скрипки смолкли, барон вскочил и хлопнул себя по коленям.
— Вот это да! — вскричал он. — Не, ну что Илонка у нас певунья знатная — то я знал. Но ты-то чего отмалчивался? Я-то думал, гончара приютил. Оказалось, певуна, — он расхохотался и снова ударил себя по коленям.
— Извиняйте, ваша милость, — незнакомец, по-прежнему сидя, склонил голову. — Знал бы, что песни любы, сказал.
— А ну, теперь на пару давайте-ка, порадуйте старика еще чем-нибудь грустным.
Кто-то поддакнул, кто-то рассмеялся. Мужчина поднялся, а Илонку подтолкнули так, что она едва в него не врезалась.
— Давайте вместе! — раздались крики.
Сильная горячая рука нащупала и сжала ее пальцы. Его рука. Илонку охватил жар, дыхание сперло, сердце заколотилось, как безумное. Она слышала только стук крови в висках, а человеческие голоса не различала. Ей сейчас и слова не выдавить, какая уж тут песня!