Локоть Лондон упирался мне в бок, ее бедро прижималось к моему, больно вонзаясь в меня косточкой. Когда я коснулась ее, она оказалась ледяной, выглядела при этом еще худосочнее, чем раньше, словно между кожей и костями ничего не осталось.
Центр нашего городка был маленьким, но само поселение растянулось по горам и долинам, которые простирались у подножия гор. Оно раскинулось вдоль водохранилища, которое когда-то поглотило городок Олив и другие города, названия которых я не знала, потому что Руби никогда их не произносила.
Вечеринка, на которую мы направлялись, проходила за границами города. Хай-Фолз относился к другому школьному округу. Руби не часто туда ездила, если ездила вообще.
Пока мы ехали, Лондон прошептала мне:
– Что происходит между вами с Оу? Вы спите?
Я отвела глаза.
– Спите? – спросила она громче, перекрикивая музыку.
Я шикнула на нее, но Оуэн даже не обернулся. Он вообще ни разу не обернулся с тех пор, как сел в машину.
Я не хотела говорить об этом здесь и сейчас, особенно когда Оуэн так близко, но, пока придумывала подходящий ответ, поняла, что, пока мы шушукались, разговор свернул в другое русло. Даже через громкую музыку и порывы ветра, задувающие в открытое окно, я слышала, как парни говорили о ней, о моей сестре.
– …видел ее недавно, – говорил парень за рулем, – класс!
– …клянусь, она была голой, – говорил парень, сидящий рядом со мной.
Ветер обрывал их слова, невозможно было уловить фразы целиком.
– …сказал ей выйти из воды… – Парень, сидящий у окна, добавил узнаваемый жест рукой.
Один Оуэн молчал; сидел и смотрел в окно на проносящиеся мимо деревья. Он не защищал ее, но хотя бы не говорил, что хочет залезть к ней в трусики. Зато остальные ничего не стеснялись.
Ветер перебрасывал их смех по машине, швыряя его мне в лицо.
– Вы говорите о моей сестре? – крикнула я через ветер.
Они не отрицали.
– Нас нельзя за это винить, – сказал один из парней на заднем сиденье, – она просто офигенная телка!
– Я слышал, что она ненасытна в постели, – добавил другой.
Я закрыла уши, чтобы заглушить эти грязные слова и не видеть грязных картинок, которые они вызывали в моем воображении. Ложь. Ложь, ложь, ложь.
Я привыкла, что парни говорили, как любят ее, признавались, что хотят, чтобы она вышла за них замуж и родила им детей, – слащаво-сентиментальные вещи, о которых парни обычно молчат, но здесь все было только на физическом уровне. Они сделали из нее обычную шлюху, в которой не было ничего особенно. И Руби была кем угодно, они даже половину себе представить не могли, но только не такой.