Мальчишки засмеялись, но кому, как не им, знать, что Руби не шутила.
– Клянусь, – говорила она, – окуните ее в воду, и она станет наполовину рыбой. Ей не нужен воздух, как всем нам. Я сама видела. Кто, думаете, купал ее, когда ей было три?
Она на пять с половиной лет старше меня, так что у нее много воспоминаний, которых нет у меня, и, по ее словам, я бывала в куче мест, о чем, клянусь, даже понятия не имею (Лоллапалуза[1], Ниагарский водопад, Ольстерская окружная тюрьма – вроде бы там мы как-то раз навещали нашу мать). Поэтому если Руби говорила, что я могу переплыть водохранилище, нырнуть до дна, до которого никто никогда не доставал, найти то, что осталось от Олив, коснуться половиц домов, затопленных в тысяча девятьсот четырнадцатом году, и всплыть на поверхность с занозой в пальце как доказательством – значит, наверное, я могу. Я должна. У Руби получалось превращать меня из обычной девчонки, на которую никто бы и не взглянул дважды, в ту, на которую стоило посмотреть. В особенную, даже мифическую.
Вот что значило быть ее младшей сестрой.
Чем больше Руби говорила обо мне, тем больше парней поворачивалось в мою сторону. Произнося мое имя, она оживляла меня, ее слова меня расцвечивали, развевали мне волосы. О чем думали парни, было понятно по тому, как лучи их фонариков падали на меня, куда они падали и как долго задерживались. О чем слова Руби вдохновляли их думать.
– Верно, Хло? – сказала Руби. – Скажи им, что ты это можешь. Давай, скажи.
Мне не видно было ее лица, но даже в темноте я знала, что она улыбается. Поддразнивает меня.
Я пожала плечами – ну да, наверное, я могла бы сделать это.
Я стояла на камне, который почти скрывала вода, – спустись с него, оттолкнись и плыви. Отсюда, казалось, можно разглядеть едва уловимые силуэты старых каменных фундаментов, по-прежнему стоящих на своих местах. Рассыпавшуюся стену. Оставленную открытой дверь в подвал. Возможно, выглядывающую из-под воды трубу камина или церковный шпиль. С берега, в темноте ночи, казалось, что я могла бы перейти водохранилище вброд, но это была всего лишь иллюзия, ибо дно уходило вниз на несколько футов. Водоем был глубоким настолько, что мог бы затопить целые поселения – что и на самом деле произошло. Он уничтожил девять. Руби знала; именно она мне об этом рассказала.
Я могла бы стоять на этом камне в воде, потом зайти по колено, не дальше. Я могла бы ничего не делать, и завтра Руби бы даже не сердилась на меня. Но о чем бы мы тогда говорили?
Мне было четырнадцать, гораздо меньше, чем всем этим парням, которые тыкали в меня лучами своих фонариков. Тусоваться с друзьями Руби означало быть осторожной в том, кто на тебя смотрел, чью бутылку ты украдкой взяла, чтобы сделать глоток, кому разрешила сесть рядом с собой в темноте, где Руби не могла увидеть. Само по себе водохранилище было куда безопаснее, слишком большим, чтобы следить за ним в ночи, – нефтяное пятно вместо нанесенного на карту и измеренного со всех углов океана.