Лондон не существовало где-то пару дней. Мы не выходили из дома, и было легко позабыть о ней, о том, что она где-то там что-то делает.
Вернее, нет, было такое ощущение, словно она существовала как раньше, как два года назад, когда я даже думать не думала о том, что могу уехать из города, особенно без своей сестры, и когда я знала Лондон Хейз как девчонку, которая сидела на задней парте на французском, и не более того. Как когда она была просто девчонкой, которую я иногда видела на Грин или на задних сиденьях машин друзей Руби и с которой мы даже не здоровались.
Я знала, что она где-то поблизости, и это отгоняло воспоминания.
Утром в пятницу я почти забыть забыла про Лондон. Руби заняла меня блинчиками из «Свит-Сью», потому что мы решили, что до конца лета будем питаться только завтраками, а потом пропускать два основных блюда и переходить сразу к десертам. Мы не стали скромничать и заказали себе фирменные блинчики «Красная обезьяна», сдобренные клубникой и бананами, ибо Руби сказала, что два фрукта в одном блюде еще полезнее.
Возвращаясь из «Свит-Сью», мы проехали мимо муниципальной старшей школы – по словам Руби, именно туда мне предстояло пойти учиться в одиннадцатый класс, когда она убедит моего отца раз и навсегда отказаться от меня, – а потом свернули в объезд по знакомой дороге через старое шоссе, тянувшееся вдоль действующего, опустив стекла, чтобы ветер спутал наши волосы.
И все было по-старому – за исключением того, что Руби так пока и не подстригла мне челку и мои волосы постоянно лезли мне в рот, отчего мне приходилось все время выплевывать их, чтобы не подавиться ими и не выблевать их, как выблевывают свою шерсть кошки. И еще я заметила, что в машине кончился бензин, и либо стрелка датчика уровня топлива уже навсегда застряла на «Е», либо Руби действительно поднялась на другой уровень бытия и теперь могла управлять машиной лишь силой разума, точно так же как она приказала парню построить для нее дом, и он все ночи провел с молотком и пилой в руках.
В городе Руби ехала под красный сигнал светофора, словно он разрешал проезд. Остальные машины позволяли ей проезжать, и никто даже не посигналил ей, когда она выехала на встречную полосу и чуть не устроила аварию. Проезжая мимо Грина, мы видели тусующихся на лавочках парней и девчонок, как бывало в любой летний день, и все они смотрели на нашу машину, словно мы были частью кортежа какой-нибудь суперзвезды или президента – как будто Руби была и тем и другим одновременно. Но когда кто-нибудь замечал, что в машине действительно она, то быстро отводил глаза, как будто не хотел быть пойманным на том, что пялился. Это была волна резко поворачивающихся шей и взглядов, вдруг устремленных на уличные знаки и фонарные столбы. Даже если Руби и замечала все это, то ничего не говорила.