Никогда не слышала, чтобы кто-то столько раз за день повторил слово «секс», да еще и при стольких разных обстоятельствах. Я не сомневалась, какое слово будет у Текса первым. Да и имя его подозрительно рифмовалось со словом «секс».
Руби болтала, пока снимала с меня мерки, рассказывала, что вместе с Вереной выступает против продажи и производства «Отуркенрижа» и подобных препаратов. Она поделилась, что прежде чем стать активисткой, работала «безголовой» моделью «плюс-сайз». Ее модельное агентство сколотило состояние, продавая фотографии и видеоматериалы с Руби ведущим информационным организациям. Особенно новостными программами были востребованы кадры, где Руби — точнее, ее тело, от шеи до ног, — прогуливалась по улице в замедленном темпе с рожком мороженого или хот-догом в руке, пока голос репортера озвучивал ужасающую статистику о росте объема талии, диабете второго типа или говорил что-то вроде «Эпидемия ожирения — угроза полного уничтожения американцев». Снимали, как Руби изо всех сил пытается встать со скамейки в парке, со стула в ресторане или с кресла в самолете. Советы по диетам мелькали на экране над стоп-кадром ее попы, которая, по словам самой Руби, выглядела так, будто обтянута километрами джинсовой ткани. Лицо Руби так никогда и не показали. Но ее карьера в качестве «безголовой модели эпидемии ожирения» была настолько успешной, что в индустрии ее прозвали «Мария-Жируанетта».
— Я бросила модельный бизнес, чтобы стать активисткой, — сказала Руби. — Все мы в молодости совершаем поступки, о которых потом жалеем, верно?
Я полагала, этот вопрос был адресован мне, но я ничего не ответила, лишь продолжала стоять с раскинутыми в стороны руками и ждала, когда же инвентаризация моего тела закончится. Темноволосая женщина заглянула в гостиную; она ничего не сказала и ни с кем не поздоровалась, лишь рассматривала меня в позе пугала и ела свое зеленое яблоко. Одна сторона лица у женщины представляла собой сплошную коросту из шрамов и ожогов, а щека выглядела так, будто когда-то расплавилась и застыла заново. Дом Верены все больше и больше напоминал какой-то паноптикум.
Когда Руби закончила снимать мерки, Марло попросила Верену посидеть с Тексом, пока за ним не заедет ее муж. На Верене в тот день был топ, который смутно напоминал лиф старого выпускного платья.
И пока «увеличение коэффициента сексуальности», что бы это там ни означало, еще не началось, я решила спросить у Верены в последний раз:
— Ты точно дашь мне двадцать тысяч, когда все закончится?
— Конечно, — ответила она. — Баптистка никогда не лжет.