– Как хорошо, что я вас застал, батюшка. Здравствуйте!
– Здравствуй, – ответил ему священник, выпрямившись и замерев. Лицо его было молодо, но торжественно-спокойно, борода расчесана и пышна, блестела от талого инея, он добро смотрел на Митю, без вопроса, без удивления.
– У меня к вам важное дело.
Поленья противно бились друг об друга, и от стука этого отец Георгий нервно помаргивал.
– Мне нужно вас в деревню.
«Гук!»
– Сына покрестить!
«Гук!.. Гук!»
– Оля просит. Счастье для нее будет большое.
Отец Георгий молчал. Складывать дрова у него выходило бесшумно.
– Она больная у меня!
С каждым новым поленом Митя клонился назад, и плечи его проседали. Он положил еще одно, подпер его подбородком и наконец утих.
– Пошли, – сказал священник.
Они направились к церкви и встали у небольшой пристройки со сплюснутым крыльцом и двумя стрельчатыми окошками. Из крыши ее торчала труба.
Митя выпрямил руки, согнувшись как можно ниже, чтобы дрова при падении не издали шума, но мерзлая древесина так звонко ударилась о приступок, что отец Георгий содрогнулся, втянув мощную шею. Он кинул на Митю сумрачный взор и отпер со скрипом железную дверь. Стряхнув с рукавов цепкую стружку, Митя последовал внутрь. В комнате была обустроена кухня: к стене между окнами подвинут широкий стол, в углу, над пластиковой этажеркой, заполненной химией и тряпками, нависала мойка, а у стены была сложена печь.
– Присядь пока, – сказал отец Георгий, – хоть вон на табурет.
Митя сел, куда указали.
– Ну что, батюшка? Едете со мной?
Отец Георгий вымыл руки, повязал шитый из плотной армейской саржи фартук и присыпал стол мукой. Из-под стола он достал кастрюлю, покрытую полотенцем, минуту решал, куда это полотенце деть, и, ничего не придумав, закинул его на плечо. Потом он перевернул кастрюлю, и на стол неохотно вытекла сероватая масса, послышался липкий запах теста. Митя глядел то на руки, то на лицо священника. И движения его под Митиным требующим взглядом были неточны и суетны. Вязкое тесто приставало к скалке, и он сыпал всё больше и больше муки.
– Я такси оплачу. К обеду уж воротитесь. Едем?
Перевалившись через стол, отец Георгий подхватил с подоконника жестяную форму, какой обычно вырезают печенье, вынул с ее помощью из теста два валика и щелчком откинул их в сторону.
– Вот так, – сказал он, передавая форму Мите. – Продолжай.
А сам вышел на улицу.
Митя сел напротив окна, в котором он наблюдал темную фигуру. Священник спустился по ступенькам и побрел опять к поленнице. Ленивый долгий шаг его мимо голубых сугробов, мимо скамейки, тоже голубой, поднимал в Митиной груди нетерпеливый зуд. Митя со злобой высекал прыгающие по столу шашки, пока не кончилось тесто, а потом, войдя в дело, размял оставшиеся обрезки и еще трижды ударил формой.