– Привет!
В одной руке я держал сигарету, другой обнимал Олю. Было бы уместнее держать вместо Оли пиво? Или вместо сигареты?
– А кто это? – сказала Надя, застыв перед стендом с рубашками. Как покупатель, как покупатель.
– Это Оля. Зашла вот, – я поймал себя на желании зачем-то оправдаться. Какого черта?
– А ты как здесь?
– К тебе приехала.
Сейчас у нее задрожат губы, подумал я, тонкие губы, и она побежит к пыльным вихрям в сквере, а мне придется встать с мешка и оставить пиво и идти за ней, просто чтобы успокоить. И ничего из этого не выйдет, как всегда. А потом я плюну и вернусь, и Оли уже не будет. А Надя будет смотреть с той стороны большими глазами, большими глазами.
– А как узнала, где я?
Кажется, это был очень глупый вопрос, и кажется, Надя собралась уже ответить совсем не на него – но всё пошло по-другому: шумно подъехал следующий трамвай, Надя сделала стремительный шаг к нам в тент, отвесила мне пощечину – ах какую пощечину! – и, успев в закрывающиеся двери, укатила прочь, не обернувшись. Не обернувшись.
Я поднял с асфальта выпавшую сигарету. Хорошо, не в мешок. Допил пиво.
– Это кто?
– Надя. Девушка моя. Как она нашла-то…
– Девушка? – повторила Оля с интонацией, которую я сначала не понял.
– Бывшая, – сообразил наконец. – Полгода не виделись. Наверное, в общаге сказали.
Я посмотрел на Олю – а она на меня, прищурив карие глаза.
– Она психованная что ли?
– Не. Она поэтесса.
– А ты поэт?
– Я рубашки продаю.
– Эх, жаль. А похож.
Оля погладила меня по голове, а потом по горящей щеке.
– Точный удар! – торжественно сказала она.
Мы хохотали так, что остатки пива Оля расплескала себе на рубашку – пятна на белой ткани и сладкий запах.
– Ты даёшь!
– Ничего, дома застираю. Только мокро, – поежилась.
Я достал из мешка фиолетовую футболку.
– А как потом? – она осторожно открыла пакет. – Я постираю и верну.
– Фигня. Дарю. Хочешь бордовую еще?
– Ого, ничего себе! Давай, к папе на физру ходить буду. Прикрой чем-нибудь.
Я встал, вытащил из-под стола непристегнутый брезентовый полог, по ширине он был почти как тент. Встал в проходе. Развел руки.
– Готово!
Сидя ко мне спиной, Оля сняла рубашку и зачем-то стала аккуратно ее складывать. У нее была родинка на левом плече. А лифчика все-таки не было.
– У этой твоей, кажется, большие сиськи?
– У Нади? Вроде да.
– А у меня? – и повернулась. А я не успел разглядеть выражения ее лица и не мог теперь оторваться посмотреть.
– А у тебя красивее. Гораздо.
Я наконец поднял взгляд. Она улыбалась. Встала с мешка и крепко ко мне прижалась. «Брезент же грязный», – подумал я, стоя с разведенными руками.