Романа, собственно, у них толком никакого и не случилось. Просто после пары походов в общагу все стали воспринимать Лесю с Максом как пару. Макс провожал Лесю до дома и зацеловывал в подъезде до сизых засосов. Его поцелуи вообще больше походили на укусы, но Леся не знала других поцелуев, а потому ничего Максу не говорила, а лишь стыдливо прятала шею в шарфы и воротники водолазок. В перерывах между встречами в общаге Леся с Максом не общались – у Макса, кажется, был мобильник, но Лесе неоткуда было позвонить.
Лесе было пятнадцать с половиной, когда Макс пригласил ее к себе в общагу «на днюху». «Днюха» была многолюдная, шумная, со странными приездами-отъездами знакомых какого-то Хмурого, с девушками гораздо старше Леси, с обильной выпивкой и походами «за догоном», с криками на всю общагу: «Макс – наш пацан!» К шести утра они с Максом остались в комнате одни. Тогда-то всё и случилось. Леся даже не особенно поняла – как это произошло. Просто Макс притянул ее к себе и, дыхнув алкоголем, прошептал: «Ты – мой главный подарок». И Леся сдалась. Голова кружилась от выпитого, Макс казался таким нереальным, да и вообще всё вокруг казалось сном, как тогда, в четырнадцать лет. Леся хотела было заикнуться про защиту, но так и не решилась произнести стыдное слово «презерватив». Однажды лет в десять Леся спросила у матери, что это такое, и получила ответ, что такие вопросы задают только шалавы. С тех пор это слово казалось Лесе гадким, неприличным. «Ну он же знает что делает», – подумала Леся и закрыла глаза.
Было не больно, вообще никак. Леся плыла по черной реке, окруженная плотным кольцом тумана. Река тащила куда-то ее тело, утаскивала в водовороты, затягивала в воронки и, наконец, в десять утра выплюнула из своего чрева на панцирную кровать к Максу, где Леся себя и обнаружила.
Она встала, быстро оделась, погладила на прощание Макса по темным кудрям и вышла из комнаты. «Спасибо за подарок, малыш», – сонно промямлил Макс на прощание и повернулся на другой бок.
Они еще встречались с Максом пару раз. Но вот странность – после той ночи Макс вдруг стал Лесе неприятен. Его поцелуи больше не будоражили ее, а зеленые глаза не восхищали. Хотелось отмотать время назад и «чтобы ничего этого не было» – ни дурацкой «днюхи», ни «провожаний». Макс эту перемену в Лесе заметил, но отнесся к ней философски:
– Вы, бабы, сами не знаете, чего хотите, – сказал он в очередную их встречу в коридоре общежития. – Ладно, не хочешь – не надо. Чё я, не вижу, как ты от меня гасишься? Телок нормальных до фига, ты не единственная вообще-то.