— Ты у старика Хвостова в чести, я его попрошу, он вызовет Василису в гостиную, а ты в окно зреть будешь.
Никита хмыкнул:
— Это как Гришаня Копорский?
— Я скажу Хвостову, чтоб он Василису со всех сторон повертел: и глаза, и нос, и уши — все на месте. — И широко, во весь белозубый рот, улыбнулся: — А лядвеи, и перси, и все тайное — после венца узришь — с интересом сугубым!
— А когда к Василисе под оконце пойдем? — Никита с нетерпением постучал ладонью по столу.
— Распалился, стременной? Коли тебе приспичило, быстро устрою. От тебя прямиком к Дмитрию Хвостову на Покровку стопы направлю.
Никита поднял чарку:
— Дела для нашего ради выпьем! Спаси, Господи и помоги!
Приятели дружно опрокинули в глотки вино. Уплетая за обе щёки студень, Никита вдруг с тревогой сказал:
— Коли и впрямь невеста моя столь хороша собой, как бы Иоанн Васильевич… того… к себе в женский терем её не потребовал?
— А ты, жених простоватый, дело все соверши втай, когда Государь отъедет, скажем, в Александровку. А зимовать её в дальнюю вотчину отправь. Коли слух дойдет о свадьбе, так и скажешь Государю:
“По хозяйственным заботам наладил супругу туда-то”. А там дело забудется.
— И то! — удовлетворенно кивнул Никита.
* * *
В тот же вечер Иван побывал у Хвостова. За обильным ужином тщательно обмозговали всю затею.
Чтобы ещё более распалить Никиту, решили малость дело потянуть.
В тот год морозы ударили рано. Уже к Родительской субботе стали реки, а снега выше голенищ намело.
Когда ледяной месяц высоко стоял в радужной оболочке, обливая снег волшебным палевым светом. а воздух был полон снежных переливающихся искр. сытая, украшенная волчьими и лисьими хвостами лошадь вынесла двух седоков на Покровку. Ехали прытко, лошадь метала задними копытами комья снега, но без звона. Видать, шуму лишнего опасались, вот колокольцы и перевязали.
И подъехали как-то странно, не к воротам, а к задам обширной усадьбы, обнесенной крепким, остро затесанным частоколом. Из саней вылез громадного роста мужчина в собольей дохе. Он уверенно подошел к хорошо, видать, известному месту и сильной рукой решительно сдвинул не закрепленные три жердины. Оглянулся, тихо свистнул:
— Чего, уснул? Сюда топай!
Некто, тоже весьма дородный и в широком, подбитым мехом охабне, заспешил к пролому в ограде, в котором обе таинственные фигуры скрылись.
Осторожными шагами, стараясь двигаться в скудной тени голых деревьев, оставляя глубокие следы, они преодолели снежную целину, миновали хозяйственные постройки и вплотную подошли к большому хозяйскому дому.
Кругом — морозная тишина, лишь в некоторых окошках слабо светил свет, но в двух, что на первом этаже, был он весьма ярок.