— Я очень тебе благодарна за то, что ты поверила в меня и дала мне еще один шанс, — сказала она. — И я еще раз хочу попросить прощения за то, что так поступила с тобой…
— Я ведь уже говорила тебе, Минди: ты классный выпускающий редактор. Я не хочу тебя терять.
— Дело в том, что Эллен всегда каким-то непостижимым образом удавалось мною помыкать, — продолжала она. — В ходе лечения это наконец-то стало очевидно. В колледже я всегда писала за нее рефераты, пока она проводила время со своим парнем и подружками по женскому обществу. Когда мы впервые стали работать вместе, я отдувалась за ее проступки. Потом она сделала из меня палача для своих постоянно меняющихся гувернанток. А потом, не успела я опомниться, как она уже устроила меня на эту работу и вынудила следить за тобой. С ума сойти! Я уже взрослая женщина, а до сих пор готова на все, лишь бы набиться ей в друзья и затесаться в ее компашку.
Я наконец-то поняла. Минди — это была я сама в четырнадцать лет. Ученица в Хиллэндере, которая отчаянно тщится понравиться Алисе Форд и ее друзьям, но терпит поражение. И я невольно перефразировала совет, который сама недавно услышала:
— Ты уже не в колледже, Минди. Ты принадлежишь самой себе, и ты не должна бояться слабой женщины, напуганной твоим интеллектом. Она пытается унизить тебя, чтобы удержаться на высоте, чтобы никто не смог разоблачить ее фальшивую сущность.
— Да я и сама это уже понимаю, — сказала она, вытирая тарелку кусочком хлеба.
— Одна великая женщина сказала: «Когда вы добиваетесь успеха, то приобретаете ложных друзей и истинных врагов. Но все равно добивайтесь успеха».
— Ого, — задумчиво кивнула Минди. — А что это за великая женщина?
— Моя подруга Сара, — ответила я.
14
Чудо-ребенок в поисках новых чудес. — «Крейнз», апрель 2005 г.
Мои родители прикладывали столько усилий, чтобы мы с братом не привязывались ни к людям, ни к вещам. И все их благие намерения привели к тому, что я была абсолютно не приспособлена к расставаниям.
Одна моя детская травма вспоминается первой, если я хочу привести пример противостояния собственных инстинктов и родительских уроков. Мне было семь лет, когда в коммуне поселился Бэй. Ему было, должно быть, немного за двадцать; я помню, что считала его довольно старым, практически таким же древним, как родители. Но, несмотря на разницу в возрасте, я втрескалась в него по уши.
Бэй в шутку называл себя «шатуном-болтуном» из-за своей неспособности подолгу оставаться на одном месте. В коммуне он прожил около года — довольно солидный, по его меркам, срок.