Мы с Алексом обожали Бэя, потому что он говорил с нами как со взрослыми и всегда показывал, как мы ему дороги. Помню, он однажды сказал Алексу, что тот вырастет великим мыслителем. Мне же он прочил будущее великой сердцеедки — такой я была красавицей. Я не вполне понимала, что он имеет в виду, но слова его запали мне в душу. В те годы я была нескладной тощей девчонкой, и больше никому не приходило в голову связывать меня с понятием «красота».
Бэю, похоже, тоже нравилось быть с нами: мы играли в шашки или прятки, или же он попросту рассказывал о своих скитаниях. Больше всего я любила именно его истории. Он рассказывал, как обучился мореходному делу в Греции, как взбирался на холмы в Швейцарии или бродил по дорогам Патагонии, волоча за собою сломанный мотоцикл. Все эти истории распаляли мое воображение, позволяя мне вырваться за пределы нашей деревни в Джорджии. Я могла слушать его бесконечно.
Но лучше всего я помню, насколько Бэй был хорош собой. Его развевающиеся на ветру волосы, опаленные солнцем; здоровый золотистый загар; глаза цвета аквамарин; ямочки на щеках — такие глубокие, что их было видно даже сквозь неизменную белую щетину. Он был похож на парня из рекламы. Ну просто глаз не оторвать.
Да, я с самого начала знала, что такое «шатун», и — да, я знала, что рано или поздно Бэй уйдет. И все-таки в тот день, когда он сказал, что уезжает, мое сердце разбилось. Я плакала навзрыд и, помню, все придумывала, как бы задержать его подольше. «Милая моя, я же шатун, я шатаюсь по свету, — сказал он, утирая мне слезы. — У меня наготове столько историй о тебе, которыми я хочу поделиться с людьми по всему миру. Как же у меня это получится, если я останусь здесь?»
Папа утешил меня лекцией об умении избегать привязанностей: «Ибо в конечном итоге люди либо уходят, либо подводят тебя». Таким образом он выражал свое исковерканное представление о самодостаточности, а не призывал к недоверию, как могло показаться. «Из всех людей по-настоящему рассчитывать можно лишь на себя», — любил повторять он.
На память Бэй оставил мне тряпичную куклу, которую я очень полюбила и назвала в его честь. Эта кукла стала моей неизменной спутницей. Бэй сидел рядом, пока я ела, и согревал по ночам, когда я сжимала его в объятиях.
Из-за того что я постоянно таскала Бэя с собой, он вскоре порядком истрепался. Глаза его вылезли из орбит, и он потерял столько набивки, что стал почти плоским. Дырочка в шее разрослась до большущей прорехи. Дошло до того, что голова у него перестала держаться прямо.
На починку Бэя мама тратила больше времени, чем на ремонт нашей одежды. Наконец, ей надоело зашивать ему шею, и она просто обмотала ее клейкой лентой. Выглядел он, спору нет, идиотски, но я была счастлива: кукла была целая, кукла была со мной.