– Что, толстяк, – произнёс он, разгибаясь, и глядя прямо в глаза торговцу. – Я же говорил, оставь меня в покое.
– Ты… – Каравачи не мог подобрать слов. – Ты…
– Я, толстый, я. А ещё раз полезешь, я тебя, дурака, в блин раскатаю.
Он дёрнул жену за плащ и побежал дальше.
– Паша-а! – послышалось сзади. – Подожди-и! Ты обеща-ал!
Моторин немного сбросил скорость, тем более, что босой Тане бежать было гораздо труднее, и почти возле самого края площади их нагнал запыхавшийся Отохэстис. В руках он сжимал тускло блестящую в вечернем полумраке золочёную ночную вазу. Моторин только покачал головой. И в этот момент со стороны сцены раздался грохот. Взрыв был такой силы, что беглецов снесло с ног как ураганом. Паша ужом извернулся, чтобы Марат в его руках не ударился о плиты головой, и поэтому увидел, как Отохэстис, с огромными от ужаса глазами, роняет своё сокровище прямо на торчащий под ногами угол.
Как всегда, после взрыва наступила оглушительная тишина. В ушах звенело, поэтому чаша ударилась о покрытие площади совершенно беззвучно. Как в замедленном кино, блестящий ночной горшок нехотя раскололся на целый рой мелких осколков, а следом на это место, разинув рот в неслышимом крике, рухнул Отохэстис.
Глава 28. Противник прогресса
В обратный путь пустились не сразу. Сначала пришлось задержаться на целый день, чтобы перекроить чёрный плащ Голоса Маиса на юбку и блузу для Тани, которой вообще нечего было надеть, потом Отохэстис тайком сходил домой, забрал особо ценные инструменты и одежду сына для Марата. По возвращении он с горечью рассказывал о настроениях в городе:
– Люди уходят. Никто не хочет жить в домах, от которых отвернулась Иш-Чель. А всё Чогэн виноват. Зачем он затеял это выступление?
На следующий день выступили и они. На протяжении двух дней группа догоняла людей, идущих из Кизекочука, печальных и неуверенных. Казалось, они бредут, сами не зная, куда. Некоторые спрашивали, в какое место направляется Моторин со спутниками, и тогда им отвечали, что на ярмарочный холм. Кое-кто из беженцев, казалось, не хотел замечать ничего вокруг.
Самым неприятным было то, что люди, исходящие из города, не оставили в окрестных лесах дичи. Длинный Скунс, откликавшийся теперь исключительно на имя Никита, взял на себя обязанности охотника ещё на пути сюда, и никаких сложностей при этом не испытывал. Но обратный путь проходил через опустевшие леса. Это вовсе не способствовало энтузиазму в отряде. Так, сам главный добытчик уже на третий день пути подошёл к Моторину и осторожно спросил:
– Паша, у тебя вачиты не осталось? Я тебе много давал.