А толпа решила по-своему: «Ну, этот уже, что бы ни говорил — договорит, сразу видно — взобрался на свою горку. Ну и черт с ним!»
И больше уже не слушала доктора…
Он не перешел на сторону тех, из Президиума, кто только что столь высоко оценил его открытие, хотя имел на то полное право; больше того, этим своим решением Вербин нарушил что-то, сбил в давно установившемся порядке, согласно которому он должен был оказаться теперь подальше от людей толпы, из числа которых только что вышел. Должен был, но, увы, он по-другому распорядился своей судьбой.
Он еще раз поглядел на толпу, сквозь которую недавно пробирался сюда, наверх; ему казалось, что он даже точно узнал людей, от локтей которых еще ныли бока, а от ногтей саднили исцарапанные щеки.
Но странно, именно к ним теперь, после утверждения открытия, тянуло его с непреодолимой силой. Он отдавал себе отчет — да, это они осыпали его ударами, они посылали ему вслед проклятья и плевки, они не давали ему пробиться к желанному месту, на которое, как они сами в этом потом убедились, он имел полное право.
Но как ни привлекала его парадная сторона Президиума, обещавшая блистательных друзей, спрямленные дороги и прочее, и прочее, желание перетянуло его на другую — серую сторону, где была рокочущая толпа и никакой дороги, только ощерившиеся, словно клыки, пики, копья, оголенные, задранные кверху мечи да развернутые, раздираемые криками щербатые рты, изрыгавшие вопли, из потока которых, как рыбины, выскакивали матюги, ругательства, проклятия.
И тут до его сознания донеслись слова, выкрикнутые сразу всеми громкоговорителями: «…переодевание Дмитрия перед боем — это еще и великий образец смирения. Первый захотел уравняться с последним и, стать как все, чтобы на всех поровну разделилась честь победителей или слава мучеников. Дмитрий поразил окружающих именно предельной простотой своего поступка…»
И тогда Вербин сделал первый шаг.
Он спускался по зыбкой (он этого не заметил, когда всходил сюда, на возвышение), шатающейся лестнице. Вербину даже пришла в голову шальная мысль: «А что, может быть, отсюда пути назад вообще нет?» Но желание делать новые открытия пересилило, и он сделал еще один шаг.
…Его как-то второпях, суетливо избили. Раскровянили нос, разбили губу и словно подвесили к спине, в область правой лопатки, мешочек с болью, который никак нельзя было сбросить. Но при этом Вербин отметил про себя, что он ожидал большего и что все не так уж и страшно. Избиение на какое-то время остановило его движение в столь ненавистную и желанную ему сторону, но, терпеливо приняв все, что ему было отпущено, он продолжил свой путь, утирая полуоторванным рукавом (какая мелочь!) разбитое лицо.