…Дмитрий смотрел в залитый солнцем двор, в каменное кружево митрополичьих покоев, в безоблачное, словно остановившееся, горячее небо. Шарила дрожащая рука у сдавленного духотой горла — искала спасения, трепещущие пальцы зарывались в складки одежды, шире распахивали мучающий ворот.
— У кого, у кого, — произносит он тихим голосом, и каждое слово будто повисает рядом с ним в стоячем этом воздухе, не отлетает, — у кого испросить высочайшего благословения перед битвой… Великий князь уже не раз принимался молиться и у себя в домовой церкви, и в храме кремлевском. Да только все одно — не приходит к нему желаемое освобождение, не рождаются окрыленные силы, вознесшие бы его к высшим стремлениям разума и воли. Нет, ничего не выходит. — А без него нельзя — без него шагу не ступишь, людям в глаза не глянешь, застрянешь в распутице, не выпутаешься из дурных предчувствий да примет — бог весть, чем это кончится! Нет, высочайшее благословение просто необходимо — оно распахнет веру в победу, проложит к ней ровную дорогу, снесет с пути к ней всякую преграду, даст все, что необходимо русскому воинству в день битвы, отведет все невзгоды, отодвинет на время помехи, обернется везением да удачей. Все остальное великий князь своими руками да с помощью своих верных людей сделал. Дело за небольшим — да только за главным. У кого испросить благословения?
Князь закрывает глаза — перед ним возникает образ Спаса Нерукотворного, ему молился неистово князь в эти дни. Вдруг — шаги. Князь резко оборачивается, — никого. То по двору в притихшей полуденной пустоте идет, шаркая по красным раскаленным камушкам, человек.
Дмитрий вздрагивает — точно так же, той же походкой, так же сгорбленно шел тогда от умиравшего Алексия преподобный Сергий. Уходил, так и не дав своего согласия на высочайшее помазание. Уходил и уносил тяжесть княжеских сомнений, уходил, и удалялась с ним вместе тревога этих последних дней, и уже накатывала радость свершенного почти плана. Теперь срочно гонца в Коломну к Михаилу…
Еще пуще шарят руки у княжеского пылающего горла, еще сильнее трепещут пальцы — сгущается духота, приливает горечь к пересохшему рту.
Кто же знал тогда, что вместе с Сергием покидала митрополичий двор и возможность столь необходимого сегодня благословения? Кто же знал, что все так сложится… Что по дороге в Царьград погибнет в пути ставленник Дмитрия коломенский архимандрит Митяй. А с ним вместе покинет Дмитрия и убежденность, что в его княжеских пределах, которые ему хотелось бы слить воедино, стянуть тугим обручем — не все за него — нашлись ведь злые люди, извели Митяя. В такую пору особенно важно получить высочайшее благословение — оно бы сняло камень с души не только у великого князя, а и у всех остальных, кто так же, как и он, ждет объединившего бы их в столь решительный час высочайшего слова. Не будет его — не будет и уверенности в зачатом деле, не станет той храбрости, какая нужна теперь, не получится и объединиться, связаться в несгибаемую единую силу, не будет главного, что всегда сулило удачу, прокладывало нужные дороги, уберегало от невзгод и напастей. Как бы было все это просто теперь, если бы не смерть Митяя. Уже бы Дмитрий со своими воеводами принимал сейчас божье слово, уже бы наполняло оно его и его верных боевых братьев желанной силой, уверенностью, спокойствием, высоким разумением. Уже бы на глазах у всех стоял великий князь под благословляющей рукой и из-под осеняющего креста взирал на коленопреклоненных своих воевод и радовался вместе с ними: «Вот оно, благословение божье, вот нисходит на нас его воля, вот причащаемся мы к полку Христову, вот и причастились уже…»