…А Вербин Второй, конечно, узнал его, он давно уже никуда не спешил, успокоился, почти забыл того сумасшедшего Вербина, который только что промчался мимо, выпучив глаза, не узнав самого себя. С недавних пор он не был связан с тем Вербиным никакими обязательствами, он был абсолютно свободен, потому что вдрызг рассорился с ним.
А случилось это так. Вербин Второй Мудрый, желая как бы уравновесить Первого Метущегося, необузданного, рассуждал трезво, взвешивая каждую ситуацию десятки раз, прикидывая и так и эдак, вороша каждый вариант по сто раз, выказывал необходимые в таком деле сомнения, которые надо было повторять по многу раз ради чистоты опытов, часть из них отбрасывать, часть оставлять, проверять, «взвешивать» — как он любил говорить.
Так оно и было какое-то время, хотя Вербин Первый постоянно нервничал, беспокоился, суетился, хватался то и дело за голову, махал руками и, наконец, произнес что-то вроде: «Из-за тебя все мои опыты летят к чертовой матери… Я давно (хотя совсем еще недавно он говорил — Мы) — я давно бы закончил этот этап исследований и пришел бы к следующему…» Оставалось только сказать, договорить — это страшное для нас обоих: «Если бы не ты…»
И он произнес еще худшее: «Да ты предатель… Ты специально все делаешь так, чтобы затормозить работу… чтобы сорвать ее…»
А потом его понесло: «Уж от кого-кого, а от тебя-то я никогда ничего подобного не ожидал…»
Он забывал, с кем говорил.
«Предатель…»
…А на сцене был злой от комаров Зверник. За слободскими огородами подставилось синему небу крохотное, заросшее с берегов сочным лозняком озерцо. Густая неподвижная вода затянулась разноцветным месивом топкой ряски. Тут посреди комариных стонов выкашивали стройный ситничек для сарайных прохудившихся застрех соседи-мужики — Жахтан да Денис. Жикали навостренные, засыревшие на травяных обильных соках косы. Звенели они, отбитые на коваленках, подправленные песчаными янтарными брусками: «дз-з-зе-е-ен-ннь», — только «д-зе-е-ннь». Рушилась стена густого ситника, вскипали соком надрезанные будылья — не обутка, как на пиках пропорол бы себе ногу человек, до того остра. «Ж-ж-ж-ик» — и опустилась берема хрустящего черёта на студень потревоженной ряски, еще ход косой — и с шумом осела, будто отвалился зеленый снег тяжким ломтем от слежалой стенки — рушится, ломается прибрежная заросль.
— Слыхал, чи не? — заводит Жахтан, то и дело отмахиваясь от налипающих на лицо комаров, — свадебка вот-вот…
— Твоя, что ли? — из-под руки, утирая пот со лба, намереваясь тронуть косу бруском, спрашивал Денис с лукавинкой, притаившейся в прищурах хитроватых глаз.