Перед глазами у нее возникла торжествующая улыбка Рейчел, и она, вскрикнув, яростно ударила кулаком по подушке. Роберт Шерман улетит со своей красоткой-женой на самолете в Нью-Йорк. И ведь каков негодяй — не сказал ей ни слова!
Вероятно, он бы в последний день отделался от нее какой-нибудь шитой белыми нитками отговоркой и исчез с глаз долой навсегда. Он обманул ее, все-все было обманом, и она в ужасе думала, как же он хорошо притворялся! «Конечно же, — с горечью сказала она себе, — ведь притворство — его вторая натура». Рейчел недвусмысленно намекнула, что этот начитанный-преначитанный профессор литературы никогда не отказывался от маленького приключеньица! «А то Шекспир, видите ли! Какой там Шекспир! Скорее уж „Shakespeare in love“!»[72] — подумала она возмущенно. Поэтому, наверное, любая ложь так легко сходит у него с языка!
Тут она невольно вспомнила все те сладкие слова, которые нашептывал ей в субботу ночью Роберт, а вспомнив, зарыдала и заткнула пальцами уши. «Замолчи же ты наконец, Роберт Шерман! Убирайся вон из моей головы! Не хочу тебя больше видеть!» — выкрикнула она. Затем, шатаясь, подошла к письменному столу и в порыве отчаяния одним махом скинула на пол все банки с кисточками. После этого ей немного полегчало.
Розали выпила три бокала красного вина, выкурила восемь сигарет, к ней снова вернулись мысли о Роберте, она снова заплакала, потом выругалась такими словами, что матушка побледнела бы, если бы их услышала, и наконец вытащила из корзинки Уильяма Морриса и бережно положила собачку к себе на одеяло.
Тихонько повизгивая, та подняла голову и посмотрела на Розали глазами, в которых светилась бесконечная преданность, на какую способна, наверное, только собака.
— Ах, Уильям Моррис! — сказала Розали, прежде чем погрузиться в сон.
— Похоже, ты единственный мужчина в моей жизни, который меня никогда не бросит.
На следующий день, когда Роберт Шерман снова явился в писчебумажную лавку, Розали все еще пребывала в кровати. Услышав взволнованные голоса внизу, она босиком подкралась к двери. Осторожно став одной ногой на ступеньку, она перегнулась через перила винтовой лестницы, чтобы одним глазком подсмотреть, что там делается.
Роберт стоял посреди лавки с сердитым лицом и горячо препирался с мадам Морель, которая, скрестив руки, преградила ему путь.
— Non, monsieur, она уехала, — произнесла мадам Морель.
Затаившись на верхней ступеньке, Розали кивнула и еще больше вытянула шею, чтобы ничего не упустить.
— Что значит уехала? Что за bullshit[73] вы мелете! — закричал на нее Роберт. — Я знаю, что она дома. Так что хватит дурить мне голову, и дайте мне, наконец, пройти!