— А и прожорлива же Москва ваша, как щука зубастая! Пощады никому не даёт. Ни чести, ни совести у ней нет, а о жалости и говорить нечего. А ещё христианством своим величается... Э, да чего толковать! — махнул Арбузьев рукою, сурово нахмурив брови. — Не по правде живут у вас на Москве, воевода степенный. Кровью людской упиваются. Недавно ещё Новгород наш злосчастный разорили, а теперича на пермян пошли. Может, море крови такое же прольётся, как и у нас в те поры в Новгороде... А ты не серчай на меня, князь-воевода. Поневоле ты сюда пришёл, ведаю я, не твоя вина в кровопролитии грядущем. Слыхивали мы про житие твоё праведное: таких людей, как ты, днём с огнём поискать надо! Стало быть, не ты виноват, виноват тот, кто послал тебя... А князья пермянские доброй волей своей не поддадутся Ивану Московскому! Так ты и знай, воевода! Либо воля, либо смерть на поле брани, так и велели они сказать. Прощенья просим, княже-боярин пресветлый! — отвесил низкий поклон Арбузьев и, надев шлем на голову, медленным шагом пошёл в ту сторону, откуда пришёл.
— Да ты скажи князьям, чтоб подумали ещё! — крикнул ему вдогонку Пёстрый, но посланец только махнул рукой и скрылся в чаще леса.
Досада разбирала Пёстрого, когда он внимал язвительным словам Арбузьева, касающимся московской политики. Но всё-таки он дослушал до конца переговорщика, высказавшего много горьких истин, не совсем приятных для его боярского слуха.
"А пожалуй, не ложь ведь он говорит, по правде, по совести судит..." — пронеслось у него в голове, но он поспешил отогнать эту мысль, идущую вразрез с его прямою задачею — подавить свободный пермский народ, имевший несчастие обратить на себя внимание властолюбивого деспота московского.
— Не моё дело рассуждать, моё дело исполнять веления помазанника Божия, — решил он и приказал готовиться к бою, но всё-таки чувствовал в душе, что много неправды может делать и "помазанник Божий", наделённый теми же качествами, что и простой смертный.
Проводники-пермяне объяснили, что Изкар уже совсем близко, стоит только через небольшое болото перейти, за которым опять будет лесок, а за леском поднимется гора, увенчанная укреплениями городка. Воины прибавили шагу. Начальники отдавали последние приказания, снуя между рядами подчинённых, на ходу растягивающихся в длинную линию, чтобы не дать врагам возможности напасть на них сбоку.
Впереди заметно посветлело. Лес сразу поредел и, наконец, прекратился совершенно, открывая взорам обещанное проводниками болото, лишённое всякой растительности. За болотом опять начинался лес, за которым высоко кверху уходила крутая гора, опоясанная на вершине двумя рядами валов и палисадов, явственно рисовавшихся в воздухе.