— Слушаем, княже, — почтительно отозвались дьяки и сразу исчезли из палаты, бросившись исполнять приказание.
А бедный князь Ашарга, услышав потрясающую новость о поражении своего хана, изменился в лице, задрожал и уже не помнил, как очутился в дворцовых переходах, как сошёл с крыльца, как перешёл через широкий двор, и очнулся только в земской избе, куда его привели два воина, по приказанию великокняжеского дьяка, и бесцеремонно втолкнули в дверь.
— Пропала Орда!.. Пропал хан! — со слезами на глазах бормотал татарин, нелицемерно любивший свой народ и своего хана, и не сразу его спутники, ждавшие его в земской избе, поняли, о чём толкует ханский гонец и о чём он сокрушается, будучи ещё недавно таким задорливым и смелым перед русскими.
Но недоумение их скоро разрешилось. Ашарга объяснил, в чём дело, — и непритворное горе и отчаяние овладело сердцами диких сынов степей и равнин, понимавших, какая страшная опасность угрожает их родным улусам, жёнам и детям при нашествии полчищ единоплеменного, но враждебного им Тимура, или Тамерлана.
Никогда великий князь московский не бражничал с такою бесшабашностью, как вечером этого дня в Сытове, накануне праздника Господня, угощаемый удалым Сытой. Мёд и брага не действовали на Василия Дмитриевича, раздражённого укорами Федора-торжичанина, понёсшего уже кару за свою смелость, и гостеприимный боярич вытащил из тёмных погребов не одну "посудину" с заморским вином, благо отец его, новгородский наместник Евстафий Сыта, имел возможность получать подобные "пития" непосредственно из рук немцев. В Новгороде в то время процветала торговля с купцами иноземных городов Любека, Риги, Дерпта, Ревеля и других, было немало голландцев, торговавших предметами роскоши, — и наместнику великокняжескому нетрудно было доставать заморские редкости, не виданные даже в самой Москве.
— Эх, други мои, — оживлённо говорил Василий Дмитриевич, развеселяясь под действием крепких вин, — и пью я напиток хмельной, и в голове сильно шумит, и на сердце веселей становится, а всё напиться не могу! Ещё и ещё надо!.. А ты, брат Сыта, насулил мне всего, когда в Сытово звал, а приехали в Сытово — ничего, кроме зелий хмельных, нет! Не годится так делать, друже!..
— Кажись, от чистого сердца угощаю. Ничего не жалею я, чтоб угодить твоей милости, княже. А ежели не хватает чего, то не прогневайся: значит, нет того во всём Сытове нашем...
— Подлинно ли нет, брат Сыта?
— Нету, государь. Если б было, не жалел бы я...
— Э, полно, друже! Не жалеешь ты, а запамятовал, верю я. А вспомни-ка, о чём ты говорил, когда звал сюда.