Москвичи искренно радовались, когда великий князь Василий Дмитриевич поручил своему дяде блюсти стольный град, но ратники недовольно морщились, узнавая, что князь Владимир Андреевич остаётся в Москве и не выезжает в поход с войском.
— Неладно учиняет князь-государь Василий Дмитриевич — толковали среди воинов, тянувшихся вереницами в Коломну, — лучшего из лучших воеводу, князя Володимира, без дела оставляет. Когда ещё дойдут до Москвы супостаты, а там за Окой-рекой, быть может, скоро с нехристями встретимся. Там бы и место князю Володимеру Хороброму, а не в Москве!
В глубине души сам Владимир Андреевич был недоволен полученным назначением, но против воли великого князя не пошёл и отчасти утешался мыслью, что если монголы дойдут до Москвы, то он покажет пример, как следует сидеть в осаде.
Раз, вечером, князь Владимир Андреевич сидел в своём дворце, на берегу Москвы-реки, и собственноручно писал грамотку великому князю. На Москве было много работы по укреплению города: вокруг Кремля углубляли ров, насыпали новые валы, на стенах устанавливали пушки, стрелявшие живым огнём[11], — и Владимир Андреевич ежедневно отписывал в Коломну о градских делах.
В палату вошёл дворянин.
— Чего тебе? — спросил его Владимир Андреевич, отрываясь от писания грамотки.
— Татарин прискакал, княже. Никак, с побоища Тохтамыша с Тимуром.
Владимир Андреевич встрепенулся.
— С побоища Тохтамыша с Тимуром? Гонец Тохтамыша, что ли?
— Кажись, гонец. Только без цидулки всякой. На словах, говорит, передам.
— Ну, так веди его сюда. Скорее!
Дворянин вышел.
Через несколько минут в палату уже входил приземистый, широкий в кости татарин, со смуглым скуластым лицом, быстрыми чёрными раскосыми глазами, и отвешивал низкие поклоны.
— Откуда ты? С чем приехал? — спросил князь по-татарски, оглядывая вошедшего с ног до головы.
— От Волги-реки, господине, со словом хана великого.
— Отчего ж ты не заехал в Коломну? Ведь там ныне князь московский.
— Не ведал я того, господине, миновал Коломну путями мимоезжими. Да всё равно тебе скажу. Ты первый человек после князя московского, тебе и слушать слово ханское.
Владимир Андреевич наклонил голову.
— Говори, я слушаю.
Татарин откашлялся и начал:
— Я — мурза хана Тохтамыша, по имени Карык. Ты не гляди, княже, что я в одеянии бедном, изодранном, грязном. Без отдыха, без остановок скакал я в Москву, на себе платье порвал, лошадей из вольных табунов ловил и на диких жеребцов садился. Не смел ведь я в ваши города да сёла заезжать: один, без товарищей я был, а одному несдобровать бы было в земле Русской. Недобрую весть я привёз. Потерпел хан Тохтамыш урон от Тимура Чагатайского, войска своего лишился... но всё же могуч он по-прежнему, не склоняет головы перед Тимуром. От Волги-реки послал он меня к князю московскому с дружеским словом, ибо ярлыка писать было некогда. Так говорит великий хан.