из Абадана вместе с тем инженером [по подготовке кадров] в командировку из представительства в Лондоне. Приехав в Абадан, я уже не покидал этот город и южные нефтяные месторождения, поэтому ничего не узнал о центральном Иране напрямую; меня выбрали на роль сопровождающего господина Эванса в его поездке в Тегеран и Исфахан не только из-за [моего] умения говорить на фарси, но и из-за моего стремления, находившего понимание у моих начальников, покинуть пустоши с нефтедобывающими предприятиями и что-то увидеть в стране, которую я изучал.
В Исфахан мы приехали вечером. На другой день после завтрака я сообщил господину Эвансу маршрут, который мы пройдём от нашей гостиницы до площади Майдан-и-Шах и до базара. Узнав, сколь хорошо я ориентируюсь на местности, он выразил столь откровенное удивление, что его чувство не нуждалось в каком-то объяснении. Мы отправились в путь; как я и предвидел, мой маршрут оказался верным. Нашей последней достопримечательностью в то утро, по пути назад, была мечеть с синим куполом, стоявшая в саду медресе Мадар-и-Шах, Богословской школы матери шаха Солтана Хусейна, [который был] шахом Сефевидов, убитым после нашествия афганцев в 1722 году[90]. После утреннего осмотра достопримечательностей я немного утомился; первое знакомство с Исфаханом было, конечно, волнующим переживанием. Хотя я уже знал, как и большинство людей, о красоте этого города, тем не менее я, редко заглядывающий в путеводители до окончания осмотра того, о чём в них сообщается, из чего Исфахан не стал исключением (на самом деле я никогда не читал путеводитель по Исфахану), был, конечно, очарован всем, что мы увидели; но настоящее потрясение я испытал уже в Медресе, как только мы вошли в его сад во внутреннем дворе.
Я плакал навзрыд от возникшего у меня всепоглощающего чувства, что я наконец-то возвратился домой. Я сидел на парапете у водоёма. Господин Эванс из деликатности удалился. Позже он сказал, что это показалось ему лучшим, что он мог сделать: дождаться, когда я перестану плакать и присоединюсь к нему. Мы почти не обсуждали моё поведение, которого я стыдился в присутствии одного из моих работодателей, хотя он ничем не показал, что осуждает меня, и был со мной учтивым и обходительным. Так закончилось то утро, в которое я непрестанно испытывал небывалое для меня чувство близкого знакомства с городом, в котором никогда прежде не бывал и о географии которого ранее не имел ни малейшего представления.
2. Мой первый опыт, и до сего дня лишь ещё один из двух имеющихся у меня, встречи с тем, что моя тётя назвала «духом места», но только «духом» в очень личном смысле (мы часто понимаем это в менее личном смысле), случился, как помнится, в 1944 году в Лахоре