- Что?! - выпучил глаза сбитый с толку отец Григорий, - ты издеваешься надо мной, порождение антихристово?
- Да как можно! Я, можно сказать, до сих пор во тьме пребывал, - принялся с жаром уверять его солдат, - вот и нес, чего попало! А теперь я свет увидал... нет ли у вас батюшка, акафиста Божьей Матери?
- Митя, - неожиданно ласково спросил его священник, после короткого молчания, - ты видишь что там?
- Не знаю, синагога наверное...
- Правильно, а вон там?
- Церковь. Только какая-то...
- ... католическая это церковь, - закончил за него священник, - иначе - костел.
- Ну да, наверное, а что?
- А то, что я не иудей, и не католик. Я, Митя - православный! Я ведь могу и в морду дать!
От удивления у Будищева пропал дар речи, а отец Григорий, как ни в чем ни бывало, продолжал:
- Ты ежели сам афей**, то что поделаешь. Но не смей отвращать от церкви Христовой малых сих, иначе лучше бы тебе на шею жернов мельничный, да и в воду! И это я тебе - нечестивцу не святое писание растолковываю, а объясняю, чем все закончиться может! Внял ли?
- Понял...
- Так вот, Митя. Впереди война и кто его знает, как оно повернется. Бывает, что и грешники добро творят, а случается, что и праведники обмишулятся. Я за тобой давно слежу. Странный ты, но к воинскому делу способный, а потому офицерам я о твоих художествах рассказывать не буду, если ты, конечно, не прекратишь непотребства сии.
- Не буду больше, батюшка!
- Ну и ладно. Ой, а ведь мы, пожалуй, что и приехали. Спасибо вам, чада, что пособили отцу своему духовному.
С этими словами отец Григорий благословил слезшего с козел Шматова и, укоризненно глянув на все еще озадаченного Будищева, пошел к собору.
- Граф, а Граф, - спросил Федор, когда они возвращались назад, - а чего это батюшка тебя благословлять не стал?
- Грешен я, - трагическим голосом отвечал ему Дмитрий.
- Все грешны, окромя Господа, а все же?
- Отстань Федя, давай лучше водки, что ли купим?
- Давай, только у меня денег нет.
- С деньгами и дурак сумеет, ты так попробуй.
- Как это?
- А вот смотри, - усмехнулся его приятель и повернул к ближайшему питейному заведению.
Неказистый снаружи кабак, изнутри тоже не блистал убранством. Располагался он в полуподвале, через небольшие оконца под потолком в помещение попадало мало света и потому оно всегда находилось в полумраке. Одну из стен целиком занимала большая стойка, за которой стоял кабатчик, а за столиками сидело несколько посетителей и о чем-то тихо переговаривались. Появившиеся на пороге солдаты привлекли всеобщее внимание, тем более что один из них входя, хотел по привычке перекреститься, и снял было кепи, но, не заметив икон, смутился и нахлобучил головной убор обратно. Второй же лишь криво усмехнулся и, обведя глазами присутствующих, поздоровался: